|
Если бы кто-то сказал мне, что это был не секс, я бы ответила, что секс уже в том, как он проводил костяшками пальцев по моей щеке, ключицам и по груди. Секс — это даже его взгляд, подернутый маревом голодного желания. Никто и никогда не смотрел на меня так, как Макс. Я чувствовала себя женщиной в полном смысле этого слова, добычей, безвольной куклой, готовой на все, лишь бы это не прекращалось. Он не ласкал — нет, он пожирал меня с этими хриплыми стонами, бешеным дыханием и поцелуями, оставляющими отметины. Я не могла себе представить даже десятой доли того сумасшествия, которое творилось со мной в этот момент. Порабощающая властность, полный контроль надо мной и над собой. Железная выдержка и в тот же момент яростная эмоциональность. Дает понять, что он на грани срыва, и мрачная похоть рвется наружу, но я понимаю, что он может балансировать на этой грани бесконечно, выматывая и меня, и себя. Чувствую этот металл в его мышцах, напряженных и твердых, в сжатых скулах и раздувающихся ноздрях. Непреклонное решение… и мне уже все равно, потому что он ни на секунду не прекращает доводить меня до безумия.
Посмотрела из-под ресниц на сильные пальцы на руле, и внутри все оборвалось. Меня опять унесло высоко в тот же космос, даже голова закружилась. Никогда не думала, что мужские руки могут так свести с ума. Сильные запястья, широкие ладони, вены под смуглой кожей, уползающие под отворот рукавов рубашки. Красота, от которой становится больно дышать. Как одуревшая смотрю на его руки и чувствую, как внутри нарастает сумасшествие, и я уже знаю ему название — голод. Реагирую так, потому что уже испытала на себе, что они могут делать с моим телом. Небрежно поправил волосы и вернул руку на руль, слегка постукивая подушечками пальцев по кожаной оплетке а у меня мурашки, словно касается моего тела. Животная грация в каждом движении, и мне до дрожи хочется, чтоб он ласкал меня снова и снова, прикасался. Сильно сжала ватные колени и облизала пересохшие губы. Между ног саднит, напоминая о диком сумасшествии и о вторжении его пальцев. Я без трусиков. Черт знает, куда он вчера их вышвырнул. Вожделение растекается по венам, и я распахиваю глаза, смотрю на его руки, как одуревшая от любви дурочка. Да. Это любовь, вперемешку с ядовитым голодом и первыми отголосками болезненной ломки. Я больше не смогу это отрицать. Я уже в эпицентре персонального стихийного бедствия под названием "одержимость этим мужчиной". Медленно перевожу взгляд на его лицо и сама не понимаю, как накрываю его руку своей. Вздрогнул и тут же напрягся. Я это напряжение почувствовала кожей, словно борется с собой. Как всегда рядом со мной. Мы в какой-то непрекращающейся войне. Я с ним, а он с самим собой. Хочет сбросить мою ладонь и не хочет одновременно. А я глажу его запястье, едва касаясь, поднимаясь к пальцам, и смотрю на четкий профиль. Осознаю, сколько таких дурочек, как я, разных возрастов, смотрят на него так же, с этим восхищением в глазах, и наивно верят, что значат для него больше, чем сигарета, которую, выкуривая, непременно отбрасывают подальше. Слишком красивый и враждебный, как хищник на свободе, не подойти ближе, чем он позволит, иначе раздерет на ошметки. Потянула его руку к себе, и он поддался, а я поднесла ее к лицу и потерлась щекой о ладонь, втягивая запах сигарет и самой себя. Поднесла к губам и провела ими по коже, не целуя, а едва касаясь, продолжая смотреть на его лицо, на то, как сжал челюсти, но руку не отнимает, а потом провел по моей нижней губе большим пальцем, по скуле к пульсирующей жилке чуть ниже уха, и все тело покрылось мурашками мгновенно. Его нежность — это что-то непередаваемое, удивительное. Я достаточно изучила этого хищника, чтобы понимать насколько нереально то, что сейчас происходит. — Доброе утро, мелкая. Выспалась? — Дааа, — я потянулась, как кошка, радуясь тому, что он все еще гладит мою щеку. Руку его не выпустила, сплела наши пальцы и сильно сжала, — а ты не спал? — Нет… я за рулем, — усмехнулся, а у меня от этой улыбки сердце стонет, ноет, щемит. |
