А Санчуковский Матвей Фролович и те, кто стоит за ним, пусть все расхлебывают, пусть за все отвечают. Савельев не так глуп, чтобы подставиться первым.

Он заготовил все документы, все списки, кому, когда и сколько он передавал денег, когда и куда были переправлены наркотики. В общем, он сделал все, чтобы утопить своих компаньонов. И не было у него сострадания и жалости к этим людям. Он прекрасно понимал, что и его жалеть никто не станет, что его сдадут сразу же, как только начнет сжиматься кольцо. Документы лежали в сейфе не только здесь, в лаборатории. Копии документов были у него и дома. Так что Савельев чувствовал себя защищенным.

Но самое главное – это он знал абсолютно точно – успеть унести ноги до того, как кольцо сожмется.

А Олег Пескаренко и так почти не вставал от компьютера. Он самозабвенно трудился. С его лица не сходила торжествующая улыбка.

– Вот как все блестяще! Вот как все просто!

Экран пестрел формулами. За этими формулами Олег ясно видел, как происходят химические процессы, как одно вещество превращается в другое.

«И почему до этого никто не додумался? Неужели я действительно гений?» – самодовольно думал Олег Пескаренко, постукивая клавишами и попивая мелкими глотками уже давно остывший кофе.

Ему хотелось курить, но на это не было времени.

Не было времени даже на то, чтобы подняться от клавиатуры, размять затекшие ноги, потянуться, пройтись.

Олег спешил изложить свои мысли. Он не знал, зачем Владимиру Владиславович Савельеву нужна эта информация, он просто не задавался этим вопросом.

А вот Станислав Семенович Бархатков, увидев, чем занимается его ученик и коллега, почувствовал, как что-то сжалось в груди. И смутные догадки появились в его голове, догадки были очень недобрыми. Но Станислав Семенович не стал делиться своими тревогами ни с кем – ни с Олегом, ни с Кормухиным. Он просто закурил сигарету, снял очки, прикрыл глаза и откинулся на спинку кресла, словно оцепенев.

«Нет, нет, все идет хорошо, – пытался успокоить себя немолодой – ему недавно исполнилось пятьдесят шесть лет – мужчина. – Все хорошо, хорошо… – как заклинание повторял Бархатков. – Это только предчувствие. Ведь предчувствия возникали у меня и раньше. Я же понимаю, чем мы занимаемся здесь и какие деньги зарабатываем. Я понимаю также, какие деньги зарабатывают те, кто реализует наркотики. Но сделать сейчас я ничего не могу. А если бы и мог, то что? Пойти в ФСК, все рассказать, покаяться в содеянном и получить лет пятнадцать тюрьмы? Сейчас мне пятьдесят шесть…»

Станислав Семенович быстро прибавил к пятидесяти шести пятнадцать, и его лицо исказила болезненная гримаса.

– Что такое, вам плохо? – обратился к нему Кормухин.

Бархатков открыл глаза и попытался улыбнуться. Но вместо улыбки получилась опять какая-то гримаса.

– Нет, нет, ничего, Павел Иннокентьевич, просто слегка сердце схватило.

– Так вот таблеточка, – Кормухин услужливо вынул из нагрудного кармана белоснежного халата упаковку валидола.

– Да, да, давайте, – Бархатков взял таблетку и сунул под язык.

– Наверное, давление меняется, – сказал Кормухин. – У меня тоже что-то суставы ломит, и как-то не по себе. А видели, как наш гений старается? Даже в туалет не выходит, – кивнув в сторону Пескаренко, улыбнулся Кормухин.

– Да, видел, – прошептал Барахтков.

– Ну что, вам полегче? – участливо осведомился Павел Иннокентьевич.

– Да, спасибо, – тяжело поднимаясь с кресла, сказал Бархатков. – Но валидол нас не спасет.

Станислав Семенович прошел к своему рабочему месту, опустился в кресло и, облокотившись о стол, обхватил голову ладонями.