Единственное, что хоть как-то скрашивало его безрадостное одиночество – это размышления над проблемой, которая занимала его еще со времен аспирантуры. Проблема эта была чисто теоретическая, для ее разрешения не требовались приборы, и поэтому Олег Пескаренко, расхаживая от стены к стене, делая четыре с половиной шага вперед и четыре с половиной назад, размышлял над проблемами синтеза. Вообще, когда он думал о химии, он забывал все – жену, детей, забывал о том', – что находится в тесной тюремной камере, что ему «светит» большой срок, что выйдет он на свободу не скоро и совсем другим человеком.

Олег Пескаренко прикрывал глаза и двигался, как автомат, – четыре с половиной шага вперед, четыре с половиной шага назад. Затем он замирал на месте, будто наткнувшись на невидимое препятствие, запрокидывал голову к потолку и негромко произносил формулы, словно перед ним была огромная грифельная, доска, испещренная химическими знаками.

– Ну и дела! Ну и дела! – шептал Олег. – Как Я не мог до этого додуматься! Это же так просто… Это лежало совсем на поверхности. Странно, но почему-то никто до меня об этом не догадался.

И Олег начинал вспоминать статьи из различных журналов, связанные с аналогичной проблемой. И нигде, как он помнил, не говорилось о таком простом и легком решении, которое пришло ему в голову.

– Наверное, я действительно талант, наверное, я действительно кое-чего стою. Эх, дали бы мне сейчас возможность! Я бы такое сделал…

И тут его взгляд упал на нары, застеленные серым тюремным одеялом.

– Черт подери, зачем я обо всем этом думаю? К чему все это сейчас – все эти формулы, все эти красивые решения? Вот дадут мне в руки топор или пилу и буду я на морозе валить сосны да елки.

В коридоре послышались шаги. Олег остановился посреди камеры. За дверью звякнули ключи, щелкнул замок, и смазанная дверь абсолютно бесшумно открылась. В камеру вошел старший прапорщик.

Олег Пескаренко инстинктивно отступил на шаг и завел руки за спину. Прапорщик вытащил из кармана спичку и стал ковыряться в передних зубах.

Олег Пескаренко с брезгливостью смотрел на этого здоровенного сытого мужика с седеющими висками.

– Подойди ко мне, – приказал надзиратель.

Олег сделал шаг навстречу.

– Повернись ко мне спиной.

Олег выполнил приказание. Прапорщик схватил Олега за шею, запрокинул ему голову и сунул в рот капсулу. Олег хотел ее выплюнуть, но это ему не удалось.

Капсула хрустнула во рту, и Олег несколько секунд судорожно извивался и корчился в руках дюжего прапорщика. Затем его тело обмякло, изо рта пошла пена, и старший прапорщик аккуратно опустил обмякшее, безжизненное тело заключенного тридцатишестилетнего Олега Владимировича Пескаренко на пол. Затем поправил фуражку, одернул китель и, повернувшись через левое плечо, покинул камеру, закрыв замок.

А через секунд двенадцать звук его шагов растворился в коридоре…

– Да, что-то медленно я прихожу в себя.

Он принялся намыливать щеки, следя за выражением собственных глаз в немного запотевшем зеркале.

– Что же этот день тебе несет, Глеб Сиверов по кличке Слепой? – И он сам ответил себе:

– Это известно только Богу и больше никому.

Он связался кое с кем из своих коллег, когда-то, еще при генерале Ярузельском, занимавших важные посты в службе Государственной безопасности. Сейчас они были не у дел, но Савельеву помогли. И с помощью полковника Ярослава Домуховского Владимир Владиславович раздобыл себе паспорт на чужое имя – естественно, паспорт был настоящий, – заплатив за эту услугу всего лишь десять тысяч долларов наличными, что для Владимира Владиславовича Савельева было небольшой потерей.