– Я же говорил: пахнет приключениями, – довольный, заключил Гаммер.

Глава четвёртая

Первые зацепки

На следующий день мы обустроили штаб-квартиру Раздвинули коробки и ящики, отыскали два пляжных стула, купленные бабушкой на распродаже и давно ею забытые – когда я спросила, можно ли ими воспользоваться, бабушка удивилась и сказала, что ещё не выжила из ума и складных стульев не покупала. О пляжном зонтике и наборе просроченных кремов от загара, которые Настя отыскала следом, я упоминать не стала. Папа помог Гаммеру затащить по шаткой лестнице журнальный столик, пожертвовал торшер, две лампы-прищепки и одну из своих пробковых досок, затем подключил нам миниатюрный роутер.

Дедушка заявил, что в штаб-квартире должен стоять секретер для наиболее ценных документов. Кажется, он хотел воспользоваться моментом и избавиться от очередного старья, но тут вмешалась мама – сказала, что мы все убьёмся, пока занесём эту рухлядь на верхний чердак. В итоге сговорились пустить секретер на дрова. Гаммер вызвался разрубить его топором и часа полтора просидел у дедушки – слушал о том, как дедушкин папа впервые оказался в Кёнигсберге и как за городом попал под обстрел «Верволь-фа» – диверсионного отряда нацистов. Дедушкин рассказ понравился Гаммеру, но я увела его на чердак, потому что мы с Настей никак не могли поднять ящик с открытками, а Гаммер, в конце концов, не зря ходил в тренажёрный зал и должен был выполнить свою часть работы.

Из ящиков мы соорудили подобие стены – отгородились от нижнего чердака, чтобы не мешать папе, и приколотили к верхнему ящику пробковую доску. Осветили её лампами, прикололи к ней увеличенные копии конверта и открытки «я таджика». На журнальном столике разложили материалы по Болгарскому Красному Кресту, а в центр поставили поднос с творожными колечками и маковыми кексами – мама разрешила мне набрать всего побольше из витринного холодильника «Ратсхофа», даже заварила нам молочный улун и выдала пачку салфеток. Мы с Настей развалились на пляжных стульях, а Гаммер удовольствовался дедушкиным табуретом со спинкой из сдвинутых коробок.

Обустраивать штаб-квартиру было веселее, чем заниматься расследованием. Мы быстро поняли, что зацепок у нас маловато даже притом, что мы согласились считать зацепками буквально всё подряд: три марки, три штемпеля, портрет Майн Рида на конверте, сам конверт, фотографию речного пляжа с коровами на открытке, саму открытку и рассказ «я таджика» о том, как он в детстве читал библиотечные книги. Каждую зацепку мы выписали на отдельном листочке, а листочки разбросали по журнальному столику. Чуть позже, когда мы управились с кексами и перешли к творожным колечкам, Гаммер догадался разделить слова «я таджика» на отдельные зацепки: «приют в книгах», «старое здание библиотеки», «дряхлый пыжик» и, собственно, «я таджик». Не сказать, что это помогло.

– Что дальше? – спросила Настя.

– Не знаю, – призналась я.

– Думай! Ты у нас мозг операции.

– А ты кто?

– Я сердце операции.

– А я мускулы, – вставил Гаммер.

Мы с Настей рассмеялись. Где-то рядом, спрятавшаяся за коробками, шарахнулась Рагайна. На нижнем чердаке многозначительно кашлянул папа, и мы притихли, но всё равно продолжили смеяться.