Она знала отлично, что такое состояние было только предисловием к страшной драме. Она знала, что Ник Картер, когда придет в себя, скорее подпустит к себе ядовитую змею, чем ее, и все-таки ее прельщало дивное ощущение быть любимой и обожаемой человеком, вполне ей доверявшим.
Подобного ощущения она раньше никогда не испытывала и в первый раз за всю свою молодую и столь богатую злодеяниями жизнь спрашивала себя, зачем она не пошла по трудной, но верной стезе добродетели, как сестры ее, ею же гнусно убитые.
Странно было то, что Занони на первых порах думавшая, что может играть этим ощущением, в конце концов не могла отделаться от него. Мало того, она каждый день ловила себя на все более возраставшем желании, чтобы приятный ей обман длился вечно и чтобы прежняя Занони исчезла навсегда.
Еще удивительнее было то, что с каждым днем она питала все большее отвращение к доктору Кварцу.
Рабское поклонение перед этим гениальным преступником, правда, давно уже исчезло из ее обманутого сердца. Он уже не был в ее глазах тем сверхчеловеком, который сумел пленить ее.
Она уже не видела в нем учителя, даже и не равного себе товарища по злодеяниям. Он был ей безразличен, и она втихомолку смеялась над его боязнью перед ней, испытывая при этом ощущение дикой радости.
Теперь, однако, Занони, поймала себя на том, как в ней вырастает страшная ненависть к этому вкрадчивому, бессовестному, постоянно одинаково улыбающемуся негодяю. Эта ненависть въелась ей в плоть и в кровь, и она поняла, что ее последним убийством будет убийство доктора Кварца.
Все более и более искренне привязывалась эта преобразившаяся в ягненка тигрица к своему мнимому супругу. Часами она просиживала у Ника, держала его руки в своих и ласково гладила его по волосам. Иногда, когда врачи за ней не следили, она наклонялась над больным и покрывала его лоб и глаза жгучими поцелуями.
Это новое ощущение было так дивно хорошо! Она раньше издевалась над любовью, отстраняла от себя с жестокой насмешкой всякую ласку, а теперь ее пленила эта всеобъемлющая страсть. В первый раз за всю свою жизнь она испытывала все блаженства любящей женщины.
Ее даже не могло отрезвить то обстоятельство, что кругом все было построено на жалком обмане, на недостойной, уродливой игре. Она все больше и больше отдавалась своей мечте и бывали часы, когда она сама считала правдой сладкую мечту об имении в далекой Англии и любимом супруге в лице доверчиво улыбавшегося ей больного.
Это сознание, что все преступления и вся страшная вина, которую она взяла на себя, все-таки не убили в ней женщину, что даже в ее душе сиял луч того божественного светоча, которым существует мир, словом, сознание, что она способна чувствовать, мыслить и любить, как женщина, доставляло ей неописуемое блаженство и вместе с Фаустом она готова была воскликнуть: "Остановись, мгновение, ты прекрасно!"
При всем этом в лице жертвы доктора Кварца она любила далеко не знаменитого сыщика Ника Картера, нет, в его лице она любила свою мечту, своего несуществующего мужа, столь нуждающегося в ее уходе и заботливости, Альджернона Траверса.
Доктор Кварц как-то с усмешкой заметил ей:
– Мне кажется, Занони, ты влюбилась в нашего благородного лорда?
– Нет, не опасайся этого, – резко ответила она, – но во мне проснулось сознание, что я, быть может, могла бы любить и быть любимой, если бы ты не попался мне на дороге. Я не хочу тебя видеть, оставь меня, Джек! Не лишай меня моей короткой мечты, пока она еще длится! Во мне что-то творится, чего я сама не понимаю, и лучше будет, если ты не станешь будить спящую тигрицу. Ее необузданная ярость может обратиться и против тебя, так как все мои познания, все мое умение кажутся мне жалкими при сравнении с тем тихим блаженством, какое ежедневно снова воскресает в любящей и любимой душе бедной женщины!
Доктор Кварц ограничился насмешливой улыбкой и пожал плечами. |