— Ну, это я понимаю, если б танк захватили — плохо бы вышло.

— Куда хуже! При небольшом везении они бы раздолбали второй танк, а потом разнесли бы всю группу на клочки без большой напряги. Против танка не прыгнешь. И почти им удалось. Экипаж-то они втихую сняли, никто не заметил ничего, только на майоре зубы поломали.

— А вы это уже рассказали?

— Да, спрашивали. Боюсь, не решатся наши лезть. Там и просто фугасы могут быть, не только отсечка ворот. Хотя мне показалось, что и дальше люди кричали — не во всех цехах мертвяки. Но их не кормили три дня, сколько продержатся — сказать трудно.

— А паренек этот? Санинструктор?

— Он рядом с полканом был. Все время. И у ворот, наверное, тоже.

— Жаль, если погиб. Толковый парень.

— Да всех жаль. Ладно, пора сумки пополнить — у Николаича заначка была. Так что у вас-то было? Это правда, что морф говорить может? Действительно говорит?

Мы успеваем набить сумки, когда пищит вызов рации. Сбор группы. Все-таки мы будем сегодня атаковать. Успеваю мельком глянуть на майора-танкиста. Физиономия у него в грубых складках, и весь он как мельник в белой пыли. Упертый мужик, сразу видно.

Сбор нашей группы там, где в яме сидит Мутабор. Наскоро прощаюсь с Надеждой — как-то так получилось, что нас двое осталось медиков — те приданные сестрички застряли с беженцами.

Надя с той самой «маталыгой» идет в бронегруппе. Они опять попрутся тем же маршрутом. С максимумом шума и треска, отвлекая на себя зомби и внимание противника. А мы и часть кронштадтских тихо и неприметно полезем через ту дыру, где остался раскуроченный джип. Потом разделимся и будем действовать по обстановке.

Вовка еще успевает сказать мне, что над нами болтается самолетик-разведчик и что именно он навел пару вертолетов на чужую колонну, выехавшую с завода как раз во время штурма. Откуда взялись вертолеты, Вовка не знает, но наличие такой поддержки радует. Впрочем, сам он скептически относится к ней.

— Э, танки гонять они горазды. А когда на кого морф напрыгнет — толку-то от вертолетов. На крышах если кто и сидел — так танкисты посшибали.

Морф сидит довольный. На морде его это написано. Меня удивляет, что и его хозяин не имеет новых видимых повреждений. Парочка допрашивавших о чем-то толкует с сапером, Николаичем и мешковатым моряком. Впрочем, «старшой» скоро отделяется от остальных — ну да, он же весь разговор слышал уже.

Перед постановкой боевой задачи успеваю его спросить — как это так допрашивали, что никаких переломов и выбитых зубов? Николаич неподдельно удивляется.

— Это у журналюг в бреднях бьют-колотят при допросах. На деле такое неэффективно. А эти ребятки — не журноламеры, а профи. Они его на старый трюк взяли. Еще в Варшаве эсэсовцы отметили, что перед смертью люди любят сделать другим гадость. Как же так — моя семья погибнет! А соседи спрятались лучше — и спасутся? А вот не бывать этому! Вылезай, Василий Иванович, нас предали! Психология — это сила. А кости ломать — глупо и бесполезно. Для тупых работа, получается так.

— А Мутабор как к этому отнесся?

— Получается так, что с пониманием. Он ведь опасался, что его пристрелят. Что его хозяин нужнее для нас, чем он. А сейчас, когда виви… ну, короче, этот выкидыш все изложил — получается, что опасения беспочвенны.

— А если наврал? И небеспочвенны?

— Знаете, доктор, мне вот кажется, что при штурме амбуланса эта хрень для стуканья током может поломаться. Вещь нежная, хрупкая… Так что проверить данные время хватит. Ну а насчет почвы… вы мое мнение знаете. Если б не вместе идти — не знаю, срослось бы.