– Расскажи мне о своей бабушке, – тихо попросил он, поглаживая теплой ладонью ее тонкое запястье.

В первый момент ему показалось, что она не расслышала его слов. Но постепенно ее глаза ожили и заблестели. И, вздохнув, она заговорила:

– Когда была жива мама, мы с ней часто ездили к бабушке в гости. Я ждала эти дни, как настоящие праздники. – По ее губам скользнула печальная улыбка. – Бабушка жила в другом конце города на самом берегу Хэмптон-Роде. Когда мы приезжали к ней, она угощала нас всякими вкусными вещами. У нее прирожденный поварской талант! В День благодарения, на Рождество и Пасху ее стол ломился от таких замечательных блюд, каких я не пробовала ни в одном из лучших ресторанов, в которых мне доводилось бывать…

Она помолчала, глядя куда-то в пустоту, и продолжила гораздо более грустным голосом:

– Мама умерла, когда мне было четырнадцать лет. Я думала тогда, что наступил конец света. Бабушка забрала меня к себе. – Ее серые глаза приобрели вдруг какой-то болотный оттенок. – Чего она только ни придумывала, чтобы облегчить мои страдания! Возила меня на всевозможные выставки, на последние сбережения покупала разные безделушки, окружала заботой и вниманием.

Раймонд слушал ее очень внимательно, не перебивая, не задавая вопросов. Воспоминания текли из Патриции нескончаемым потоком. Она рассказывала о мягком характере бабушки, о ее чуткости и тактичности, о, редком умении понимать и прощать, а также о разных событиях из их жизни – забавных и не очень.

– Мне было семнадцать лет, когда у бабушки случился первый сердечный приступ. Ей потребовалась срочная медицинская помощь.

– Ты вышла замуж за Малькольма, потому что нуждалась в деньгах? – спросил Раймонд осторожно. – Для лечения бабушки?

Патриция порывисто вздохнула.

– Все было не так просто…

Раймонд обнял ее и поцеловал в висок.

– Наверное, ты проголодалась. Я попрошу принести тебе что-нибудь поесть.

К еде Патриция так и не притронулась. Она увлеченно продолжала рассказывать Раймонду о своей бабушке, пока голос ее не охрип.

Потом они долго сидели в тишине, глядя на старую немощную женщину…

Умерла она, не приходя в сознание.

Патриция молча и с любовью провела ладонью по ее истощавшему лицу, по седым волосам, зачесанным назад, но не заплакала.

Не было в ее глазах слез и тогда, когда Раймонд позвал врача и принялся оговаривать с ним необходимые в таких ситуациях частности.

Лишь в такси, уткнувшись лицом в его мощную грудь, она безутешно разрыдалась.

– Поплачь, моя милая! Это тебе сейчас просто необходимо. Не держи в себе боль, – ласково пробормотал Раймонд, гладя ее по голове.

И Патриция плакала и плакала. Глубоко запрятанная боль от давней, но такой преждевременной потери матери, а также от мук, причиненных ей изменами и избиениями Малькольма, – в эти страшные минуты в ней всколыхнулось все. Но главным, что разрывала душу на части, была смерть бабушки – единственного беспредельно и самозабвенно любящего ее человека.

Наконец такси остановилось перед ее небольшим белым домом.

– Где наша спальня? – спросил Раймонд, войдя в него.

– Там, – махнула она рукой в сторону одной из дверей.

Мужчина легко поднял бедняжку на руки, пронес в ванную, прилегавшую к маленькой комнате, раздел ее, поставил в ванну, снял одежду сам и присоединился к ней.

Прижавшись к его теплому, сильному телу, Патриция вновь разрыдалась.

– Я осталась совсем одна… – пробормотала она, всхлипывая.

Раймонд немного отстранил ее от себя и с невероятной серьезностью заглянул ей в глаза.