Алтея, наконец, ушла, и экономка показала Джейро его комнату. Трое врачей отправились в закусочную освежиться, и доктор Гиссинг не преминул заметить:

— У меня такое чувство, что этот мальчишка наблюдает за нами более внимательно, чем мы за ним!

— Глупости, — пробормотал Уиндл. — Вы страдаете неврозом вины!

— Может, и так, но разве это не та плодотворная сила, что вообще движет всеми нами?

— Позвольте налить вам еще чаю, — предложил Файорио, и тема Джейро на данный момент была закрыта.

Сеансы лечения в Бантон-Хаузе стали для Джейро сутью жизни. Работа шла методично, механизмы пунктуально отслеживали принципиальные схемы работы его мозга в трех измерениях. Мальчика напичкали всевозможными датчиками. При первом же появлении голоса приборы для начала зафиксировали бы область мозга, откуда он исходит. Голос между тем молчал, что доктор Уиндл, самый скептический из трех врачей, полагал очень важным знаком.

— У парня явно навязчивая идея, а то и две, — говорил он коллегам. — Он нимп и может думать бог знает что. Мы знаем тысячи примеров подобной истерии.

Все трое сидели в библиотеке на еженедельной конференции, где по старой традиции всегда выпивали по паре стаканчиков подкопченного мальтозного пива. Все сидели на своих привычных местах: Файорио с лицом страдающего херувима развалился за центральным столом, Уиндл, сардонический эрудит, завис над грудой журналов, в то время как Гиссинг в свободной позе раскинулся на диване; лицо его оставалось спокойным и безмятежным, будто он слушал упоительную музыку. Впрочем, это было постоянным выражением его лица; Уиндл не без злости называл это выражением морды озадаченной крысы.

Сейчас Гиссинг обсуждал скептицизм доктора Уиндла.

— Послушайте, мальчишка действительно предельно искренен. Хотя то, что мы с ним делаем, конечно, ему не нравится. Он просто не хочет повторения своего неприятного опыта.

— Мы столкнулись воистину с чем-то непонятным. Этот случай явно выходит за пределы моего опыта, — я говорю не только об этом голосе, но и о лунном саде и фигуре на фоне неба. Было бы интересно узнать, что же все-таки потеряно в его памяти…

— Мне кажется, частично потерянную память можно восстановить, — предположил Гиссинг.

— Таковая возможность очень сомнительна! — вспылил Уиндл. — А пробелы реальны и явственны!

— Так, но обратили ли вы внимание, коллега, на сломанные матрицы? Я с первого взгляда насчитал их не меньше дюжины, и все они, между прочим, в разной степени деградации.

Уиндл ответил возмущенным звуком.

— Это ничего не значит! Матрицы не несут мнемонических функций, и вообще, они далеко не так важны, как вам кажется!

— Не так важны, это верно. Зато весьма любопытны.

— Вероятно, только для вас! Но мы не можем тратить время на каждую вашу причуду, мы не те ученые, что, схватив сачок, бегут за бабочкой через непроходимые болота.

— Какая ерунда! — с юмором воскликнул Гиссинг. — Разве вы забыли про мою компартуру? У нас в Лемуре мы даже сыр посыпаем перцем! Словом, если необходимо, я смогу заняться этим и один.

— Дорогой коллега, мы все знаем ваши пристрастия. Но ваша склонность к тайнам и сложностям могут привести вас, к сожалению, к печальным ошибкам, — процедил Уиндл.

— Благодарю за предупреждение, — ответил Гиссинг. — В будущем обязуюсь применять свое врачебное искусство с большей осторожностью.

Неделю спустя Фэйты узнали, что доктор Файорио хочет с ними чем-то поделиться.