Машину довольно быстро выволокли на берег, по номеру установили владельца, связались с Москвой. В общем, тягомотина длилась до позднего вечера. Ляле позвонили в двадцать два часа. В тот день, когда она, прибежав ко мне, жаловалась на невнимательного мужа, бросившего на пару дней жену, чтобы привести в порядок могилу тестя, Гена уже был давно мертв.
Самое ужасное, что тело его обнаружили не сразу. Водолазы методично обшаривали дно, но труп, простите за дурацкий каламбур, словно в воду канул. То ли его унесло течением, то ли затянуло в омут. И лишь когда уже было принято решение прекратить поиски, тело Геннадия нашлось.
Лялю Катя поместила в клинику. Правды Белкиной мы не рассказали. Задержку с похоронами Костин объяснил просто:
– Олечка, Гена‑то погиб не в Москве, надо соблюсти кучу формальностей, они занимают не один день.
Ничего не понимающая Белкина только кивала. Больше всего я боялась, что тело не обнаружат и придется сообщить Ляльке истину. Но потом из Лапина последовал звонок, и у меня отлегло от сердца.
Хоронили то, что осталось от Гены, в закрытом, цинковом гробу. На кладбище приехали все коллеги Гены, его любили и уважали на работе, а еще у могилы собрались многочисленные друзья, мы в том числе. Не было лишь Ляли. Накануне похорон она родила мальчика, сразу названного Геной. И большинство участников скорбной церемонии тупо повторяло фразу:
– Ну вот жизнь какая штука! Смерть и рождение рядом, один Гена ушел, другой появился на свет.
Но лично меня создавшаяся ситуация нисколько не радовала. Лялька находилась не в лучшем состоянии, хорошо еще, что младенец не пострадал. Геночка родился здоровеньким, крепеньким и, явись он на свет при других обстоятельствах, стал бы поводом для обильных возлияний и веселья.
Из роддома Лялю выписали через две недели, и мы привезли ее к нам. Когда Белкина вошла в квартиру, Катя ловко выхватила у нее сверток с ребенком и велела:
– Иди ложись, я займусь малышом.
– Куда? – тихо спросила Оля.
– Ко мне в комнату, – затарахтела Лиза, – не сомневайся, там очень удобно, два окна, светло, тепло, вещи твои разложены, кровать мы Геночке купили, коляску тоже, приданое собрали.
– А ты где спать будешь? – по‑прежнему тихо осведомилась Ляля.
Я тяжело вздохнула. Надо же, как ее ушибло. Раньше Белкиной бы и в голову не пришло задать подобный вопрос. Еще в начале сентября Ляля абсолютно искренне считала, что люди созданы для того, чтобы о ней заботиться.
– Не волнуйся, – махнула рукой Лизавета, – поживу вместе с Лампой, нам очень хорошо вместе, правда?
Я быстро закивала.
– Конечно, ступай, Лялечка, отдохни!
Белкина, поддерживаемая Юлей и Кирюшей, побрела по коридору.
– Что же теперь делать станем? – растерянно спросил Вовка, вслушиваясь в негодующий крик голодного младенца.
– Воспитывать Гену, – отчеканила Лизавета. – Или прикажешь их с Олей выгнать?
– Белкина не справится с ребенком, – заявил Сережка, – никаких родственников у нее нет.
– А я разве против? – испуганно попятился Костин. – И вообще, вы меня не так поняли. Я совсем другое спрашивал: что делать? За памперсами ехать, фрукты покупать?
– Пока все есть, – вздохнул Сережка, – а там поглядим.
Первую неделю Ляля просто спала, просыпалась она лишь для того, чтобы поесть и принять прописанные доктором лекарства. Молока у нее не было совсем, поэтому Геночку я кормила из бутылочки, умиляясь его бодрому почавкиванию. Кроватка малыша стояла около моей постели. Катюше каждый день надо ходить на работу, ее служба связана с большой ответственностью. Дрогнет у невыспавшегося хирурга рука со скальпелем – и случится непоправимое. |