|
Когда-то, лет десять назад, юный Торвард сам был в безумном восторге от Регинлейв и соглашался, что истинному герою, которым он твердо намеревался стать, не нужно в жизни ничего, кроме славы, и никого, кроме валькирии. Но чем больше он взрослел, тем больше других забот и стремлений у него появлялось. В первый раз они поссорились всерьез вовсе не из-за «девок», а из-за его отказа идти в поход на остров Придайни, который тогда, при смене местных владык, можно было пограбить. Но Торвард отказался, потому что его отец сам ушел в поход и Фьялленланд оставался без защиты. А ему не нужна была слава и золото чужих земель, отравленные опасением, что в Аскефьорд тем временем придет другой, заморский герой, разорит все жилища и утащит в рабство и рыбаков, и их дочек, которых он, Торвард сын Торбранда, обязан защищать. Регинлейв его не поняла. Оддбранд Наследство, мудрый старик, побывавший чуть ли не на самом краю света, как-то сказал: мужчина снаружи твердый, а внутри мягкий, а женщина, наоборот, снаружи мягкая, а внутри твердая, поэтому они уравновешивают друг друга. Торварду понравилось это выражение, и он его запомнил. Регинлейв, преисполненная чисто мужских стремлений и качеств, была твердой внутри и снаружи, и любовь ее, напоминавшая упоение славной смерти, его не согревала. То ли он к двадцати восьми годам так и не дорос до Торгъерда Принесенного Морем, то ли он просто рос в другую сторону.
– Так что ты думаешь делать? – спросила Регинлейв через некоторое время. – Оставаться здесь и ждать, пока возвратится Бальдр и весна пробудит твою дружину от зимней спячки? Пойдешь назад? Торвард помолчал, потом покачал головой: – Пойду вперед. В этот раз был не Бергвид, но он-то никуда не делся. Все равно он где-то шарит по морям, и когда-то я должен буду его убить. Драконом Битвы, если уж нельзя иначе. – Ну, как хочешь. – Валькирия несколько смягчилась, поскольку этот ход рассуждений отвечал достоинству истинного героя. – Хочешь, я попробую разбудить их? Я вспомнила заклинание! Торвард посмотрел на хирдманов, спящих у остывшего костра. – Нет, пожалуй, пусть лучше спят. Против Дагейды они мне не помогут. Только вот… Оставлять их здесь одних, таких беспомощных и беззащитных в колдовском беспробудном сне, совсем не хотелось. – А мне думается, что за них можно не бояться! – сказала Регинлейв. – Квитты сюда не ходят, у них Пестрая долина считается дурным местом. – И правильно. А Дагейда? – У Дагейды хватило бы сил приказать вон тем валунам затоптать вас всех, пока вы спали. Но мне думается, что она их не тронет. Твои люди ей не опасны. Ей опасен ты! – И если уж мне придется с ней встретиться, лучше, чтобы они этого не видели, – тихо проговорил Торвард.
Ингитора сидела на ларе, сбоку от высокой лежанки. В темноте покоя только маленький фитилек в плошке тюленьего жира освещал голову мертвеца. Лицо его было открыто, но Ингитора с трудом могла поверить, что это отец. Ей все казалось, что произошла какая-та страшная, нелепая ошибка, что отец ее где-то в другом месте, а тело, лежащее на его постели, – что-то совсем другое. Скельвир хёвдинг слишком изменился перед смертью. Хирдманы рассказали, что в бою он получил сильный удар в живот и несколько дней мучился, прежде чем умереть. Вот почему старая Ормхильд увидела его дух только за день до возвращения корабля – он умер не вместе с другими, а уже неподалеку от дома. Только его одного привезли хоронить в Льюнгвэлир: остальных погибших, двадцать одного человека, похоронили в чужой земле, на следующей стоянке «Медведя». После битвы уцелевшие, перевязав раненых и собрав убитых, еще до рассвета подняли парус и отплыли обратно на восток, через Туманный пролив к Хорденланду, и пустились плыть домой тем же путем, который совсем недавно проделали на юго-запад. |
