И в это время в кабинет вошли: старая Княгиня и молодая, то бишь Катенька красавица. На минуту в кабинете гомон смолк, и в напряженной тишине старая Княгиня объявила:

– Господа! Считаю своим долгом поставить вас в известность, что отныне и до конца картины, я единственная здесь – Великая княгиня.

Ну объявила и объявила женщина, у них на неделе семь пятниц, еще не один раз поменяет свое решение. Михалычу бы благоразумно промолчать, а он нетерпеливый вылез с глупым ответом:

– А мне молодая больше понравилась!

У старого дурака совсем крыша поехала. Ты бы видел Макс, что тут началось. Зенон-Наполеон от возмущения сначала начал пускать пузыри, потом вспомнил, что он обрел дар речи и стал честить почем зря Михалыча. Катенька красавица кинулась на всякий случай Зенончику-Наполеончику на шею и дико завизжала. Ты же знаешь, как бабы умеют визжать. За дверью дежурный подумал, что тут кого-то обидели и ворвался в кабинет. Он ненароком зашиб Великую Княгиню. Посол Андрей кинулся ей на защиту. А я Макс, воспользовавшись моментом, выскочил в коридор и заорал:

– Там психи!

Мне кажется, менты за вчерашнее поражение решили взять реванш. Они ворвались в кабинет начальника и хотели скрутить каскадеру Андрею руки. Я только услышал, что в кабинете начальника посыпались стекла. Там долго еще стоял крик и треск. Потом киношников почему-то отпустили и они уехали. Я, честно говоря, не очень расстроился. А вот Зенону-Наполеону дали пятнадцать суток, за что?

В городе до сих пор идут разговоры, как кино снимали. Мне все почему-то сочувствуют и просят рассказать поподробнее обо всем, что связано с князьями и княгинями. И обязательно зададут вопрос, выдал ли начальник милиции справку Михалычу о том, что он внук князя Водоевского и кухарки Овдотьи? Я свехлюбопытных в милицию отсылаю, но они все равно не отстают. Соберутся на озере и ждут, пока я козу пригоню. Я как Гомер – Одиссею, рассказываю им историю с самого начала. Хохочут! Привру, конечно, немножко.

А вот кое у кого крыша поехала. Настя начала устраивать светские приемы. Они у нее называются «приглашение на дневной сок», так на открытках написано. Она уже несколько раз их организовывала, эти «соки», по случаю нашего участия в кино. Кому бы лапшу вешала на уши, только не мне.

Ты представляешь, у нее вся комната завешана огромными цветными фотографиями, где она на берегу речки, в лаптях стирает белье. Мол, ей с киностудии прислали. Врет, по-моему, она. Сама сделала фотомухляж. Берег, какой-то не наш, вдалеке пальма видна. Обсмеешься, раздает свои фото всем знакомым с автографами.

Но, ты там, в Москве особенно, не ревнуй. Никому она на фиг, тут не нужна. На ее «дневной сок», кроме меня никто больше не ходит, одни девчонки. Представляешь, как я во главе стола сижу?

Да, вот еще прикол. Тут, я попросил у нее несколько листов бумаги, чтобы тебе письмо написать, у меня мол, нету, она и указала на новую пачку, на столе, в ее комнате. Бери, сколько хочешь, мне не жалко. Ей не жалко, мне жалко. Смотрю, рядом с нераспечатанной пачкой, в папочке лежит стопка начатых листков, по одной, две строчки, на них накалякано. Я и решил новую пачку не распечатывать, и теми листками обойтись.

А когда глянул, что там написано, так всю папку и уволок. Здесь, есть листки, почти до конца исписанные, а есть, где только начало. Тот, на котором я тебе пишу это письмо, на этом листочке, только приветствие тебе, и больше ничего. А на других, обалдеть, чего только нет. Почитал, я, и теперь точно знаю, что она, дура.

Представляешь, она писала тебе письма, и черновики складывала в эту папку. Но мне кажется, ни одного письма, так до конца и не дописала. Ты хоть одно получал? А какую пургу она гонит? Ты только, послушай, как она обо мне отзывается.

«Данила, хоть у него голова и большая, но круглый дурак!» Макс, это она перед тобою разоряется.