Абсурд, конечно. Но что-то в этом эллипсе все же было. Какая-то очень неслучайная сумасшедшинка.

– Что можно клеить этой штукой? – спросил Люсин высокого химика с вьющейся ассирийской бородой, вызывающе черневшей на фоне безупречно белого халата.

– Все, что угодно: бумагу, дерево, камень, металл, шерсть, стекло, фаянс.

– Капли упали сверху вниз?

– Конечно. – Химик поднял брови. – Как же иначе?

– Вот я и говорю: как же иначе?.. Он что-то клеил у себя на голове. Надо послать людей в гостиницу. Пусть тщательно исследуют пол в ванной и перед гардеробом, у зеркала… А что у него там, в пузырьках, оказалось?

– Ароматические соли, эссенции, шампунь, бесцветный лак для ногтей, ацетон, всевозможные кремы и, конечно, кельнская вода.

– Что?

– Одеколон.

– Ах, одеколон… – Люсин покосился на химика. – Для бритья, надо полагать… А зачем ацетон? Для маникюра?

– Видимо. Лак смывать, если начнет отставать.

– А больше ничего им смыть нельзя? Вот это нельзя? – Люсин кивнул на бесштанный манекен. – Я про клей говорю.

– Сейчас проверим. – Химик вынул стеклянную пробку из бутылки с ацетоном, набрал его в бюретку и смочил ваткой лацкан. – Начисто, – объявил он, помахав перед носом ладошкой, чтобы развеять запах. – Прекрасно растворяет.

«Что же он клеил и что смывал, гад? Парик небось. Неужели все же парик? А вдруг это он не для конспирации, а потому что лысый? С него станется. Вполне. Лак, маникюр – абсолютно в стиле.

Будем рассуждать последовательно и строго. Мало ли что мог он клеить? И когда? Ведь никто не сказал, что он делал это вчера или позавчера? А вдруг это было еще до приезда в Москву? Э нет, так не пойдет. Рубашка, она о многом говорит. У него же дюжина рубашек. Зачем? Очевидно, чтобы чаще менять. Восемь из них первозданной свежести, четыре, в том числе и эта, лежали на отдельной полке. Нет, недавно он клеил, подлец! Теперь: что клеил? Если нечто, к внешнему виду отношение не имеющее, то пока можно вообще всю эту историю отложить. Поэтому станем полагать, что дело все-таки касалось внешности. Если он заклеивал себе пролысину на макушке – это не наше дело, пока во всяком случае. В итоге остается лишь вариант с более или менее радикальной переменой физиономии. Тут дело закручено туго: не нос же он себе подклеивал и не глаза. Либо волосы, либо усы, либо бороду. Здесь, как говорит «Бюллетень по обмену жилплощади», возможны различные варианты.

Если у него косметический парик, то пока позволительно на это закрыть глаза – все равно как на природную шевелюру. Парик – штука постоянная. Остаются усы и борода. Бороду можно наклеить, куда-то там сходить, в укромном месте снять и вернуться в первозданном виде домой, в гостиницу то есть. То же относится и к усам. С той лишь разницей, что в документах дядя фигурирует в усах, но без бороды. Отсюда с неизбежностью вытекает, что меньше всего мороки с усами. Вышел из гостиницы, отклеил, сделал свое, неведомое, но, наверное, не очень благородное дело (иначе зачем же маскироваться?), наклеил усы и предстал перед людьми в привычном облике.

В таком случае наши фотокарточки помогут как мертвому припарки…

Люсин поднялся к себе в кабинет и занялся полукилометровой картой, на которой был обозначен интересовавший его отрезок дороги с прилегающими окрестностями.

Но тут зазвонили сразу два телефона.

Одна трубка принесла весть, что вблизи наиболее важных объектов ольхово-цементного комплекса вкупе с лужами не наблюдается.