Нам нечего больше там делать. На родине Северины дела обстоят плохо. Кстати, у меня для тебя невесёлые новости поручик Зайченко так и не оставил в покое нашего друга Витожинско-го. Теперь он в Сибири.
— Вы стрелялись с Зайченко, Ситников?
— Разумеется, нет. Он назвал меня последним трусом, но… разве это важно, Пётр?
— Трусом? Вас? Знал бы он…
— Вот именно. А теперь мы направимся куда-нибудь ещё… — уклончиво сказал Ситников.
— Куда? Я ведь вижу по вашему лицу, что вы уже сделали точный выбор.
— В Центральную Африку, Пётр. В Центральную Африку начала прошлого столетия. На земле очень много мест, где вершится несправедливость. Благодаря Северине я понял, что научные изыскания и путешествия в будущее недостаточны, чтобы сделать счастливым хотя бы один маленький народ…
— Кстати, о будущем. Получается, Ситников, что мы теперь не можем знать наверняка, что произойдёт со мной и Соней в будущем?
— Как же вы можете об этом узнать? — ответил Ситников с мягкой улыбкой. — Ваше будущее ещё не написано. И ничьё будущее ещё не написано. Будущее ваше будет таким, каким вы его сделаете. Я могу быть точно уверен только в том, что вы его сделаете вместе.
Он поднялся со ступенек и вернулся назад, в кабину локомотива.
— Ну вот и всё, ребятки.
Пётр с Соней отошли в сторону, и дверка локомотива закрылась. Паровоз дал свисток и полыхнул пламенем из труб. Колёса его медленно приподнялись над землёй, откуда-то сбоку появились спрятанные в корпусе крылья и хвостовое оперение.
Паровоз развернулся на месте, пролетел над переездом и на прощание покачал крыльями. Спустя несколько мгновений в небе полыхнуло яркое голубое пламя.
Пётр обнял Соню за плечи. Какое-то время они стояли молча, потом Соня задумчиво проговорила:
— Хотелось бы мне увидеть то, что видят они сейчас.
|