Свисток пронзительно затрубил тревогу, но Пётр в этом уже не нуждался. Он во весь дух припустил по тропе, почти уверенный, что его одежда и волосы уже полыхают ясным пламенем. Злой блеск отражённого слюдой солнца бил ему в глаза, в воздухе пахло палёной шерстью, справа и слева плясали и переливались призрачные алмазные грани, Свисток в кармане верещал, как будто его резали. Ложбину замыкала огромная скала, в которой ветры и дожди пробили что-то вроде полукруглой сводчатой арки, напоминавшей ворота. Не снижая скорости, Пётр влетел в эту арку и остановился, почувствовав на лице дуновение прохлады.

В каменном тоннеле царил приятный полумрак, под ногами вместо надоевшего камня лежал мягкий белый песочек. Это было в высшей степени приятное место, особенно после испепеляющего зноя предательской ложбины, которую Пётр немедленно окрестил Зеркальной. Вот только пахло здесь нехорошо — примерно так, как пахнет из печной трубы, когда на улице дует сильный ветер.

Пётр поморщился от этого неприятного запаха и осмотрел свою одежду. Вопреки его ожиданиям, одежда оказалась цела, даже брюки ни капельки не обгорели. Волосы тоже были на месте, и Пётр удивился: откуда же в таком случае так сильно пахнет печной гарью?

— Что это было? — спросил он.

— Микроволновая печь, — буркнул Свисток. — Днём она включена на полную мощность, а вечером, когда солнце сядет, сюда приходят местные людоеды и собирают жареных путешественников.

— Ты очень мрачный тип, — сообщил ему Пётр. — С чего бы это?

— Как знать? — философски отвечал Свисток. — Может быть, до того, как сделаться топливным шлангом грузовика, я был трубой в похоронном оркестре? Когда медь отправляют на переплавку, у неё не спрашивают, кем она была раньше и кем хотела бы стать в будущем… Кстати, — деловито добавил он, — на твоём месте я бы не прислонялся к этой стенке. Рубашку испачкаешь… Ну вот, уже испачкал. Беда с этой молодёжью! Посмотри на себя. Ты же настоящий трубочист!

Пётр, который прислонился плечом к стене тоннеля, встал ровно и, вывернув шею, попытался заглянуть себе за спину. Рубашка на плече действительно была испачкана чем-то чёрным. Пётр попытался стряхнуть грязь, но только размазал пятно и испачкал ладонь.

— Поросёнок, — сказал Свисток и очень натурально хрюкнул.

Пётр не обратил на него внимания. Он с растущей тревогой осматривал стены и свод тоннеля, которые, как оказалось, были сплошь покрыты толстым слоем жирной копоти; она и издавала так не понравившийся ему сразу запах печной гари. Копоти было так много, как будто здесь когда-то сожгли сто тысяч бочек с бензином. Правда, самих бочек нигде не было видно: короткий тоннель просматривался из конца в конец, и в нём ничего не было, кроме Петра со Свистком да парочки случайных камней, тоже густо покрытых копотью.

— Нравится? — ядовито осведомился Свисток. — Как ты думаешь, что здесь было?

— Костёр, наверное, кто-нибудь разводил, — неуверенно ответил Пётр.

— А дрова? — не отставал зловредный Свисток.

Он был прав. Пётр путешествовал в здешних краях уже часа полтора, и за всё это время ему не встретилось не то что кустика, но даже и чахлой травинки. При помощи магии он мог бы, наверное, развести костёр даже из самых сырых дров, но обойтись совсем без топлива было нельзя — камни не горят.

— А что дрова? — сердито огрызнулся он. — Обломки кораблекрушения, например. Чем не дрова?

— Гений, — язвительно восхитился Свисток. — Значит, кто-то разбился о скалы там, под обрывом, а потом вскарабкался по стометровой отвесной стене, держа под мышкой обломки собственного корабля?

Пётр промолчал.