Всю дорогу до моря Свисток помалкивал — понимал, наверное, что Петру сейчас не до шуток. Ступив на песчаный пляж, он заметно повеселел и даже принялся насвистывать — на этот раз какой-то энергичный военный марш. Пётр хотел было осмотреть пляж в поисках следов, но сразу понял, что это бесполезно: во время прилива пляж наверняка целиком уходил под воду и волны бились прямо в отвесные скалы, обрамлявшие бухту с трёх сторон. Так что, даже если дядя Илларион оставил здесь весточку, её давно смыло океанской водой.

Тогда он сел на песок в двух шагах от линии прибоя и стал смотреть вдаль. Делать было нечего, оставалось только ждать неизвестно чего. Можно было, конечно, заняться опреснением морской воды, но Пётр решил, что это успеется. Он неожиданно почувствовал себя усталым и разбитым. Его веки отяжелели, он прилёг на бок, свернулся калачиком, немного повозился, устраиваясь поудобнее на тёплом песке, и даже не заметил, как провалился в сон.

Его разбудила тревожная трель Свистка. Он вскочил, не понимая, где находится, протёр кулаками глаза и увидел метрах в пятидесяти от берега вёсельную шлюпку, которая полным ходом шла прямо к нему. Свисток укрылся за его ногой и, осторожно выглянув оттуда, свистящим шёпотом спросил:

— Пираты?

Пётр пригляделся. Шлюпка была выкрашена в весёлый ярко-голубой цвет с белоснежной каймой, на корме развевался разноцветный вымпел. Рядом с вымпелом сидел какой-то человек и приветливо махал Петру широкополой шляпой. Пётр вежливо помахал ему в ответ, и только теперь до него дошло, что человек в шлюпке один. При этом шума мотора слышно не было, зато торчавшие по бокам шлюпки восемь пар длинных деревянных вёсел ритмично поднимались и опускались, вспарывая прозрачную воду бухты. Пётр решил было, что человек приводит вёсла в движение с помо> щью какого-то мудрёного механического устройства, но нет: моряк сидел на корме в свободной позе, облокотившись одной рукой о румпель, а в другой держа свою широкополую шляпу.

— Какие пираты? — ответил Пётр на вопрос Свистка. — Видишь, он совсем один и даже без оружия.

Свисток вскарабкался по его ноге до колена и, приложив переднюю лапку козырьком к своим рачьим глазкам, внимательно вгляделся в приближающуюся шлюпку.

— Ура! — закричал он, спрыгивая на песок и пускаясь в пляс. — Спасены!

И он засвистел что-то развесёлое.

Шлюпка приблизилась к берегу. Человек на корме что-то негромко произнёс — Петру показалось, что это были какие-то стихи, — и все восемь пар вёсел разом поднялись в воздух, сверкая на солнце мокрыми лопастями. Тяжёлый нос шлюпки с шорохом врезался в прибрежный песок. Пётр подался вперёд, чтобы помочь своему спасителю вытащить шлюпку на берег, но остановился, увидев, что моряк не торопится соскакивать в воду. Он по-прежнему сидел облокотившись о румпель и улыбался Петру, держа шляпу на отлёте, как фокусник, готовящийся выудить из неё живого кролика или парочку голубей. Да он и был, наверное, фокусником, потому что шлюпка сама собой до половины выползла на берег, а вёсла с деревянным стуком легли вдоль бортов.

Убедившись, что всё в порядке, человек выпрямился на корме во весь рост и снова помахал Петру шляпой. Он был лыс как колено, редкие седые кудряшки обрамляли блестящую загорелую макушку, а широкое кирпично-красное лицо окаймляла седая борода, имевшая такой вид, будто её ровняли топором, и притом не слишком аккуратно. В ухе у человека покачивалась тяжёлая серебряная серьга, в зубах дымилась короткая глиняная трубка. На человеке были просторные кожаные штаны до колен, полосатые чулки и грубые кожаные башмаки с серебряными пряжками. Тельняшка в широкую красно-белую полоску туго обтягивала его объёмистый живот, а поверх тельняшки красовался потрёпанный жилет, расшитый потускневшим серебряным позументом.