Ларочка сказала правду, ей нисколько не было страшно.

Они свернули с улицы на тропинку между липами, и направились вглубь двора. Мимо напряженно гудящей трансформаторной будки, как будто проглотившей огромную пчелу. Мимо прохладной компании белоснежных простыней на провисшей веревке.

— Куда, сюда? — Деловито осведомилась Ларочка. Такой у нее был характер. Если приняла решение, то дальше она сама решительность и деловитость.

— Сюда, сюда! — Хрипло шептал дядя, отворяя грязную железную дверь, и опасливо оглядываясь, не обратил ли кто внимания на них. Место глухое, тихое, хоть и в центре города.

Коневы жили в отдельном одноэтажном доме с садом, примыкавшим к реке. Конечно, нет тех удобств, что в недавно построенных пятиэтажках для офицерского состава, но зато какой простор. Жена Нина пилила капитана «тебя не ценят, ты тряпка, удивляюсь, как нас вообще в капонир не загонят». А капитану его «поместье» нравилось, и огород под боком, и рыбалка. Ларочке тоже нравилось жить у реки, например этой весной, когда начался ледоход, то у них льдины плавали между яблонями, царапая острыми краями мокрую кору, а папа со своими солдатиками спасал под причитания жены и вой сирены картошку из родимого погреба.

Бабушка Виктория как всегда пила с улыбкою кофе, стоя на крыльце в черно–золотом халате с драконами. Она смотрела на наводнение без страха, и внушила это бесстрашие внучке. «Что поделаешь, это стихия, Ларочка».

Ларочка вбежала в большой, неправильно скроенный, и от этого особенно уютный дом, где открыты все окна, отдернуты все занавески, и куда ни глянь — жасмины и сирени, то в оконных проемах, то в зеркалах.

— Папа! Мама! Бабушка! — Потрясенно кричала второклассница вращая портфелем как пропеллером. Ей нужно было немедленно с кем–то поделиться открытиями, которые она только что совершила. Она была уверена, что все страшно удивятся. Что похвалят, она уверена не была. Вернее, не думала сейчас об этом.

Главное — рассказать!

Первая по коридору с веранды комната — спальня. Папина и мамина. Там всегда торжественно пахнет духами, там таинственно лоснящиеся шкафы с вожделенными платьями и туфлями на каблуках.

— Мама!

Мама Нина стояла на коленях перед открытым чемоданом, и нервно запихивала в него вещи. Пальто с песцовым воротником, босоножку, замотавшуюся в газовый шейный платок, и хрустальную салатницу. При этом мама тяжело навзрыд плакала. Нескладно, кое–как, набив фибровое вместилище, она начала его закрывать, надавливая чахлой грудью на непокорную крышку.

Ларочка была потрясена: вместо того, чтобы вытаскивать щедрые подарки из командировочного чемодана, она вела себя совершенно противоположным образом!

Школьница бросилась маме Нине сбоку на шею, чем нарушила ее равновесие на коленях.

— Что я расскажу, мамочка, что я расскажу!

— Погоди, дочка.

— Послушай, мамочка, послушай!

Чтобы не упасть на бок, придавливая говорунью, Нина Семеновна оттолкнула ее острым локтем.

— Я сказала, погоди!

Ларочка слегка опешила от этого приступа резкости. Она считала, что такого отношения никак не заслужила, она ведь хотела всего лишь рассказать…

— Не мешай, Лариса, не мешай мне! — Голос у мамы был такой, что девочка совсем растерялась. Она не отказалась от своей идеи порадовать домашних, описанием удивительного события произошедшего только что с нею, ее не так–то легко было сбить с выбранного курса, она лишь решила слегка поменять порядок радуемых.

Выскочила в упоительно затхлый полумрак коридора, и взорвала его.

— Папа!

Николай Николаевич Конев сидел в комнате, называвшейся «зал». Сидел в продавленном кресле из чешского гарнитура с деревянными подлокотниками, под торшером: два опрокинутых ведерка из крашеного картона.