Проводив Ларису до дверей, она крепко поцеловала, лишний раз давая понять, до какой степени переживает за нее. Лариса спускалась по лестнице, пребывая под впечатлением от этого поцелуя. У вахты ее окликнул молодой человек в плаще и шляпе, он приветливо улыбался, но чувствовалось, что пришел по делу.

— Я спешу.

Он снова улыбнулся, и Ларисе стало понятно, что даже если она ему расскажет, куда именно она торопиться, он не переменит свои планы на ее счет.

Они вышли из общежития.

— Мне вообще–то не следовало сюда приходить, — сказал молодой человек, — и только после этого объяснил кто он и откуда. После этого представился: Леонид.

Лариса остановилась и сказала.

— У вас там что все Леониды?

Молодой человек тоже остановился, и нахмурившись, сказал.

— Не надо так со мной разговаривать.

— Хорошо, больше не буду. — Сказала Лариса без малейшего следа извинения в голосе. Леонид поглядел по сторонам, ему требовалось время чтобы вернуться к задуманному плану разговора.

— Повторяю, мне не следовало приходить в общежитие, но в учебной части мне сказали, что вы уже несколько дней не ходите на занятия. А телефон у вас на вахте…

Она вспомнила грохот и скрежет, который живет в трубке страшного черного прибора на столе перед бабкой Аидой, и кивнула. Для связи со спецслужбами этот канал был непригоден. Лариса была смущена и польщена. Приятно ощутить себя хотя бы отчасти государственным человеком. Комитет–то ведь именно государственный. Конечно, это гродненский Леонид информировал столичных товарищей, что из провинции направляется в столицу подходящий кадр. Только в одном она пока не могла разобраться — хочется ли ей считаться этим подходящим кадром? В слоях московского студенчества модной считалась не полная лояльность по отношению к власти. Свободомыслие, чтение только запрещенных книг. Лариса вроде бы даже начала пропитываться этими настроениями, и тут — новый Леонид. И неприятно — вроде как тебя поймали. И, одновременно какое–то бодрящее ощущение нужности стране. И рядом другое приятное ощущение: что захочу, то и сделаю. Захочу — в диссиденты, захочу — ринусь отечеству служить. Но это продолжалось только краткий миг. Зашевелился шпион, засевший в животе. Внутренний враг высасывал все живые силы, как будто питался не просто соками тела, а ценными свойствами материнского характера. Решительностью, уверенностью в себе и т. п.

— Ну, — сказал Леонид.

— Что ну?

— Я жду, когда вы начнете рассказывать.

— О чем?!

Сотрудник недовольно снял шляпу, но потом снова ее нахлобучил.

— Сами знаете, Лариса.

Господи, подумала она, кстати, впервые в жизни. Господи, они все знают! Ну, и пусть! У нее внутри появился очаг острого раздражения — мужской козлизм многолик и изобретателен.

— Да, я иду делать аборт!

Леонид поглядел на нее так, словно рассчитывал услышать не это.

— То есть как?

— А так! Что, нельзя?!

Сотрудник все же снял шляпу и теперь трогал ею нос.

— Но она же всего лишь лесбиянка!

— Что?! Кто?!

Произнесенное сотрудником слово было настолько не из обиходного набора, что Ларисе оно представилось толстой извивающейся змеей, которую змеелов держит на вытянутой руке.

Леонид нервно усмехнулся.

— Да нет, этого не может быть! И вообще, я собирался говорить о другом.

—