Мамаша сгребла его в охапку и ходу! Только пятки из‑под юбки мелькнули. А вот бабы, что возле колодца, те прятаться не стали. Умолкли только, да к нам приглядываться начали. С повышенным вниманием.
– Есть народы, где мужи выходят из дома после заката.
А вот этого я не знал. Но зачем, почему и где – это я потом спрашивать буду. Не время сейчас для лекций. Мы скоро с охранными столбами поравняемся, а на душе у меня уже муторно и гадко.
Так я возле реанимаций себя чувствую. Или в отделении безнадежных. За долгие года стены там много чего впитали. В основном, боль и смерть. Вот и фонит эта остаточная радиация, разрушает нестарое, вроде, здание. А почему еще в больницах так часто ремонты делают? Это ведь не школа, где энергия бьет ключом, и слабые предметы не выдерживают. В больницу народ идет, как правило, хилый, замордованный хворями и заботами, но с таким запасом негатива , что и египетскую пирамиду развалить хватит. А ведь тогда умели строить. На века. А какая из наших больниц простояла сотню лет, да еще без капремонта? То‑то же. И людей раньше делали с неслабым запасом прочности. Разве культурист наших дней сможет махать мечом от рассвета и до заката? Не свалиться потом от ран и потери крови, добраться домой, а недели через две встать с постели. Здоровым! И это без всяких антибиотиков и современной хирургии.
Блин, будто люди другой породы тогда жили!
А может, все дело в том, что болели у себя дома?… И все домочадцы желали здоровья болящему. А если и умирал кто, так в этом же доме кто‑то и рождался. Вот и получалось, что боль компенсировалась радостью, а смерть – рождением.
Не знаю, чего меня потянуло на эту заумь. Но глянул на беременных у колодца, и такие вот мысли в башке зашевелились. Другого, блин, времени найти не могли!… Или башки другой.
– Жен возле воды видишь?
– Вижу, – отвечает Малек.
– И сколько из них с брюхом?
Пришлось показать рукой, чтобы пацан понял. Малек смешно зашевелил губами. Еще бы пальцы загибать начал, математик!…
– Шесть. Нет, семь! – тут же поправил он себя.
– Правильно. Семь. Из одиннадцати. Не удивлюсь, если остальные тоже с начинкой. По крайней мере, те две, что моложе.
Малек еще раз глянул на сборище у колодца, потом на меня.
– Ну и что?
Все равно не понял. Ладно, объясним популярнее.
– А то. Если у нас внезапно погибает много людей, то уже через год рождается столько же младенцев. Если не больше. Теперь понял?
– Да. А где это у нас?
– Далеко. Отсюда не разглядеть!
Не люблю я таких вопросов. И Малек знает это, но все равно спрашивает. А что я могу ему ответить? И сам я не знаю, где мой прежний мир. Может, на другом конце галактики, а может за ближайшим поворотом… Не знаток я астрономии. Скорее уж наоборот.
– А может здесь другие законы? – продолжает спрашивать пацан. Любит он это дело.
– Может и другие. Или людям заняться больше нечем. Вот и клепают мальков…
Понял, заткнулся.
Ну, надоело мне болтать! Да и столбы уже совсем рядом. А возле них у меня зубы ныть начинают. Как подпиленные.
– Недавно здесь было большое сражение.
Мы проехали охранные столбы и поравнялись с колодцем. Вот наш колдун и подал голос. Вышел, так сказать, из медитации, чтоб осчастливить нас перлами своей мудрости. Тон у него при этом такой, будто загибались мы в дикости и темноте, а он вот просветил нас. Лампадку, типа, принес.
Блин, не знаю, как других, а меня этот умник начал доставать. Вообще‑то, я мужик терпеливый, но любому терпению бывает предел. Не измываться же над собой, как один мой знакомец… То, чего он вытворял, другим словом и не назовешь. И к тренировке силы воли это имеет такое же отношение, как удар сковородкой по башке, к кулинарии. |