К вечеру царь потребовал коня. Лухуми, как всегда, сопровождал его.

У входа в сад шейха их остановил привратник.

— Никого не велено пускать.

Георгий всегда беспрепятственно проходил в сад, и слова привратника на миг насторожили его.

Лухуми хотел было оттолкнуть тщедушного сторожа, но тот заупрямился и стал браниться.

Царь остановил своего телохранителя, достал кисет с деньгами и швырнул его привратнику. Тот на лету схватил деньги и отошел. Всадники въехали в ворота, спешились, прошли длинную темную аллею, в конце которой стояла утопавшая в зелени беседка.

— Подожди меня здесь, Лухуми, будь настороже. — Георгий указал на беседку, а сам направился к дому с освещенными окнами.

Лухуми, словно птица, укрылся в пышной зелени.

Таинства риндов в первое время увлекли царя своей необычностью. В отличие от многих других суфийских сект, они проповедовали не уход от мира и отказ от утех, а, наоборот, предоставляли своим приверженцам полную свободу.

«Ринд» означает «гуляка», «опьяненный». Символически это должно было означать, что риндов опьяняет божественный свет, который, по их верованию, нисходил в их души, переполняя их и освобождая от плоти. Это божественное опьянение достигалось через любовь к божеству, через полное растворение и соединение с ним. Весь мир ринды считали проявлением бога, предметы были для них лишь зеркалами, отражающими божественный свет. Искра божественного света, говорили они, присутствует везде и во всем. Есть она и в человеке. Высшее счастье состоит в освобождении духа от плоти, от личного «я», в приобщении к божеству, в том, чтобы слиться с ним, как капля сливается с океаном. Ринды, узревшие божественный свет, слившиеся духовно с божеством, считали уже ненужным исполнение норм, обязательных для рядовых мусульман, они жили как бы за гранью добра и зла. Да это и понятно — если мир лишь видимость, то для чего выполнять его законы?

Эта сторона учения риндов пленила Георгия. Он давно уже ходил к шейху Фаизу и терпеливо готовился к тому дню, когда его сочтут достойным приобщиться к божеству, которого ринды называли «возлюбленным», «другом»…

При виде того, что творилось в «храме», Лаша просто опешил. Удушливый чад стоял в зале. Дым застилал глаза. Допившиеся до скотского состояния ринды бесстыдно предавались своим животным страстям…

Дремота на миг одолела Лухуми, почти не спавшего в прошлую ночь. Вдруг тишину прорезал звенящий крик.

Лухуми очнулся.

— Убивают! — раздался отчаянный крик. Лухуми узнал голос царя.

Лухуми выскочил разъяренный из беседки и бросился к дому, обнажив меч. Ворвавшись в зал, он оторопел от неожиданности: шестеро дервишей навалились на распростертого на полу царя и нещадно избивали его дубинками.

— Да вы что! Опомнитесь! — вскричал Лухуми и взмахнул мечом.

Не успели ринды прийти в себя, как меч Лухуми сразил двоих. Остальных это несколько отрезвило. Минута — и сам шейх Фаиз бросился с палкой на Лухуми. Вслед за ним еще двое подскочили к телохранителю.

Лухуми насквозь пронзил одного из них, и пока он высвобождал клинок, шейх, поняв бесполезность дальнейшей борьбы, вскочил на подоконник и выпрыгнул в сад.

Два оставшихся в живых дервиша последовали за ним.

Лухуми кинулся к царю, оттащил от него трупы убитых.

Лаша лежал в крови: была ли это его кровь или кровь заколотых над ним риндов? Лухуми испугался, прошептал:

— Государь…

Лаша не шевелился. Лухуми наклонился к нему, расстегнул кафтан, приложил ухо к груди. Сердце билось слабо, едва слышно.

— Жив! — вскричал Лухуми. Он огляделся вокруг. Заметил в углу кувшин с водой. Схватив его, брызнул водой в лицо Лаши.