— Тебе где больше нравится: здесь или в Москве? — спросил Андрей.

— Там, где ты. Хоть в Африке, — ответила Надька.

Она ждала предложения руки и сердца, но Андрей молчал.

В один из дней Надьку навестила Грета. Приехала специально, не поленилась. Но скорее всего у нее в Мюнхене были свои интересы. Ее жизнь медленно продвигалась в сторону мечты. Грета постепенно становилась гешефт-фрау, открыла русский магазин, наладила поставку из России вятской игрушки, хохломы, матрешек. Грета чувствовала себя гораздо увереннее, что отражалось на ее одежде и поведении.

Грета долго смотрела на Луку, потом спросила:

— А на кого он похож?

— На Андрея, — торопливо проговорила Надька, и Андрей уловил эту торопливость.

— Совершенно не похож. И на тебя не похож, — заключила Грета. — Ни в мать, ни в отца, в прохожего молодца.

Надька наступила под столом на ногу Греты.

Грета замерла, потом сообразила, что ее несет не туда.

— Вообще-то что-то есть от Андрея. Уши, — исправилась она.

— Уши у всех одинаковые, — отозвался Андрей.

— Не скажи… — Грета стала разъяснять, что ухо имеет форму зародыша, и если всмотреться…

Но Андрей не слушал. Надька родила ему сына, и он, Андрей, встречал его в конце туннеля. Как Бог.

— Лука похож на мои детские фотографии, — сказал Андрей. — В его возрасте я был такой же.

Вернулись в Москву.

Андрей снял Надьке большую квартиру в центре, организовал двух нянек: днем и ночью. Шофер каждые три дня привозил еду с базара. Андрей вел себя безукоризненно. Надька была уверена, что со дня на день последует предложение руки и сердца. Однако Андрей не торопился. Надька проявляла деликатность, несвойственную ей ранее. Она понимала, что спрашивать и тем более настаивать — это все равно что хватать за рукав. Андрею захочется рукав выдрать и отскочить как можно дальше.

Надька взяла тактику выжидания и переключилась на расселение коммуналки. Надо было купить четыре квартиры для четырех семей. В коммуналке с послевоенных лет проживали: старушка Лидия Гавриловна, пьющая парочка Семен и Людка, инженер Яша. Самую большую пятидесятиметровую комнату с колоннами занимал солист симфонического оркестра с невыговариваемой фамилией Гмыза.

Семьи были разные: доверчивые и подозрительные, жадные до судорог и адекватные.

Старушка Лидия Гавриловна оказалась просто аферистка экстра-класса. Она завещала свою двадцатиметровую комнату одновременно племяннице Майке и соседям сверху, выше этажом.

Майка приезжала раз в неделю, во вторник, привозила еду — продуктовую корзину, полный набор: мясо, рыба, птица, овощи, фрукты, холодные закуски. А соседи сверху являлись по выходным — прибирались, чинили электроприборы. Отрабатывали трудом. Старушке было за восемьдесят, и комната в центре могла освободиться в любую минуту.

Соседи сверху ничего не знали про Майку, а Майка про соседей. И уж тем более ничего не знала Надька. Но в один прекрасный день все раскрылось. Пришлось вызывать Бориса.

Борис не осуждал Лидию Гавриловну: старый человек, выживает как может. Борис провел переговоры со всеми участниками. Он не наезжал, говорил тихо и грамотно и смотрел прямо в глаза. И взгляд был спокойный, честный.

Надька, напротив, нервничала, ерзала глазами и мыслями, думала только о деньгах. Люди ее не интересовали, тем более эти люди: старушка, алкашка, инженер. Она даже не помнила, как они выглядели. Мусор. Пыль населения. Надьке надо было уложиться в определенную сумму, и хорошо бы, осталось на ремонт. Она планировала купить им жилье подешевле, в спальном районе, на первом этаже.