Прекрасное всегда радует, и Мартин невольно улыбнулся. Во взгляде англичанки мелькнул лукавый блеск, но она тут же отпрянула, горделиво вскинув голову.

Мартин посторонился, отвесив учтивый поклон.

— Мадам!

Вместо ответа — едва заметный кивок.

Леди Джоанна продолжила свой путь, а он провожал ее восхищенным взглядом до тех пор, пока не удостоверился, что этот взгляд замечен камеристкой Годит. Та, еще раз взглянув на восхищенно застывшего госпитальера, догнала свою госпожу на верхней галерее и принялась что-то нашептывать. Ему удалось уловить легкий кивок супруги сэра Обри, адресованный камеристке, но она так и не обернулась.

Мартин был удовлетворен: теперь фигура рыцаря-монаха, на которого произвела столь неизгладимое впечатление леди Джоанна из Незерби, неизбежно возникнет в доверительных разговорах этих двух женщин.

Но тем все и кончилось.

Джоанна покидала караван-сарай как обычно — окруженная толпой почитателей и белыми плащами храмовников. Супруга высокородной госпожи в этой свите не было: утром между ними вспыхнула ссора, и английский рыцарь предпочел держаться подальше, смешавшись с толпой паломников и проводников.

Караван вышел из Никеи в тучах пыли. Выкрики погонщиков, ржание мулов и коней, хриплый рев верблюдов, топот копыт и скрип колес тяжелых сарацинских повозок, звон верблюжьих бубенцов сливались в оглушительную какофонию. Помимо проводников и стражи, в караване насчитывалось свыше ста человек, включая женщин и детей, а также более трехсот вьючных животных. Процессию возглавлял испытанный каравановожатый Евматий, рядом с ним ехали несколько помощников — их обязанностью было оказывать в пути различные услуги знатным купцам и паломникам, а замыкал караван отряд тамплиеров, взявшихся охранять путешествующих. По обочине дороги гнали гурт овец, которым предстояло быть съеденными в пути.

Мартин с Иосифом, Сабиром и воинами-охранниками, выделенными для охраны сына Ашера бен Соломона, держались в середине каравана. Эйрик же, напротив, при первой возможности догнал людей из свиты англичанки и теперь следовал вплотную за ними. Мартин порой завидовал легкому и беспечному характеру рыжего — тот успел не только обворожить горничную знатной дамы, но и завести приятельские отношения с капитаном Дрого; повар Бритрик угощал его сладостями, а паж Жос заливался смехом от его шуточек.

Спустя некоторое время Мартин подал знак Эйрику приблизиться.

— Ну, и что тебе от меня понадобилось, малыш? — спросил тот, осаживая коня и приноровляя его шаг к шагу лошади мнимого госпитальера.

Эйрик был на двенадцать лет старше Мартина и порой по старой памяти величал его «малышом» — как в те времена, когда они только что узнали друг друга. В ту пору Мартин действительно был четырехлетним малышом из приюта Святого Иоанна, приемышем Ашера бен Соломона, важного купца, облагодетельствовавшего сироту.

Мартин с усмешкой склонился с седла к уху варанга и вполголоса проговорил:

— Уж если, рыжий, ты стал своим человеком в свите леди Джоанны, было бы не худо при случае поведать какую-нибудь трогательную историю о своем рыцаре. Мол, господин мой, благородный Мартин д'Анэ, вступил в орден после того, как безвременно скончалась его обожаемая супруга, прекрасная и кроткая… Как же ее звали?.. Допустим — Элеонора, как королеву Элеонору Аквитанскую, в честь которой многие называют дочерей… Итак, сокрушенный горем рыцарь д'Анэ решил отрешиться от всего земного и связал себя обетами, став смиренным воином ордена Святого Иоанна. Подобные истории всегда производят впечатление на женщин.

Эйрику не требовались долгие разъяснения.

Он мгновенно усвоил, что ему надлежит говорить, и от себя добавил, что, надо полагать, мнимая супруга мнимого госпитальера умерла в родах, и таким образом молчаливый и печальный рыцарь, едущий в середине каравана, разом лишился жены и сына.