|
— Ты помнишь... эта слуга Ашера, как ее звали? По взгляду голубых глаз было ясно, что она отлично помнит имя. — Джулианна, — ответил Жан-Клод самым своим нейтральным голосом. Но ни он, ни Ашер не могли произнести ее имя, не испытывая эмоций. — Ах да, Джулианна. Прелестное имя для подобной простолюдинки. — Она подошла и встала перед нами. Высокий и темный стоял за ней, зловещий уже благодаря одному своему росту. Черт, почти семь футов. — Почему это вы с Ашером всегда выбираете таких простолюдинок? Есть, наверное, что-то уютное в этой доброй, крепкой крестьянской породе. Я рассмеялась, не успев подумать. Жан-Клод сжал мне руку. Дамиан под второй рукой застыл. Мюзетт не понравилось, что над ней смеются, и по ее лицу это было совершенно ясно. — Ты смеешься, девушка? Почему? Жан-Клод стиснул мне руку так, что еще чуть-чуть — и стало бы больно. — Прости, — сказала я. — Но назвать меня крестьянкой — это не слишком оскорбительно. — Почему? — спросила она, явно и искренне недоумевая. — Потому что ты права: насколько я могу проследить свое родословное дерево, там только солдаты и фермеры. Я действительно из доброй крестьянской породы и горжусь этим. — Почему ты этим гордишься? — Потому что все, что у нас есть, мы создали своими двумя руками, потом лица своего — в таком духе. Мы все, что у нас есть, заработали. Никто нам ничего никогда не давал просто так. — Не понимаю. — Не знаю, как тебе объяснить, — сказала я. Наверное, это было как когда Ашер пытался мне объяснить, что такое долг перед сеньором. Ничего в моей жизни не было, что подготовило бы меня к пониманию такого рода обязательств. Вслух я этого не сказала, потому что не хотела поднимать разговор о каком бы то ни было своем долге перед Белль Морт. Потому что никакого долга за собой не чувствовала. — Я не глупа, Анита. Я пойму, если ты ясно выразишь свою мысль. Ашер подошел к нам сзади и встал рядом — подальше от Мюзетт, но все равно с его стороны это было мужественно — привлечь к себе ее внимание. — Я пытался объяснить Аните, что значат обязательства перед сеньором, и она не могла понять. Она молода, и она американка. Они никогда не пользовались... благами правления. Она наклонила голову, рассматривая его, — точь-в-точь как птица перед тем, как склюнуть червяка. — И какое отношение к чему бы то ни было имеет ее неспособность понять цивилизованный образ действий? Человек облизал бы губы — Ашер остался недвижим. (Затаись, и лиса не будет знать, где ты.) — Ты, прекрасная Мюзетт, никогда не жила там, где ты не была бы подданной феодального сеньора или сеньоры и где ты сама не правила бы никем. Ты никогда не жила без знания, что каждый должен своему сеньору. — Oui? Это слово прозвучало холодно, с подтекстом: «Говори дальше, копай сам себе могилу». — Тебе даже и представиться не могло, что быть крестьянином, никому ничего не должным, — это порождает чувство освобождения. Она взмахнула наманикюренной рукой, будто разгоняя в воздухе саму эту мысль. — Чувство освобождения — что это такое? — Мне кажется, — сказал Жан-Клод, — что само твое непонимание значения этих слов полностью подтверждает мнение Ашера. Она посмотрела на обоих, наморщив брови. |
