|
Помню в девяносто шестом году у меня журнал был, посвященный чемпионату европы. Туда надо было вклеивать изображения футболистов. По двадцать два игрока на каждую из шестнадцати команд-участниц. Мы во дворе постоянно обменивались наклейками, если парные были. Обычно ровно менялись, но за крутых футболистов по несколько наклеек шло. За Маттеуса пять, за Клинсманна четыре, за Стоичкова три. За всех русских по две, не потому что классно играли, просто, типа, из чувства патриотизма. За Зидана, помню, одну давали. Когда через три года он выжигал поле в Реале, я удивлялся, неужели тот кудрявый чувак с мятой наклейки, который не проходил в состав своей сборной и этот лысеющий парень с волшебными ногами один и тот же футболист.
В детстве я все время мечтал вырасти и стать футболистом. Когда засыпал, представлял себе, что сборная России проигрывает ноль два Германии или Италии, а я выхожу на замену за пятнадцать минут до конца матча и забиваю три гола. Первый гол, как Марадона в восемьдесят шестом, пройдя на скорости пол поля и, несколькими финтами разбросав защитников. Второй забиваю головой после длинного диаганального паса, перебрасывая с линии штрафной вышедшего вперед вратаря. Третий забивал ударом издалека и после этого счастливый засыпал. Я хотел быть таким футболистом, как Зидан. Жаль, что я не Зидан, а всего-навсего обычный клерк, который только что слил в казино пятьсот грина. А французы тогда проиграли. Куда им без Зидана…
ГЛАВА 14
Едем в метро. Мы с Мешком сидим рядом, Паша напротив. Паша пьяный, мы так себе. Мешок держит в руках Ильича. Бронзовая скульптурка вождя высотой в двадцать сантиметров. Ильич на маленьком постаменте. Он задумчив и угрюм. По ходу, думает о судьбах Родины. – Может, не поедем? Еще не поздно обратно, – в третий раз начинает Мешок. – Мне уже тоже не хочется, но раз решили, то надо ехать, – отвечаю я. – Ну, да. – Может, еще билетов не будет, – говорю. – Ага. Смотри на Пашу. Паша согнулся и связывает шнурки мужику, который сидит рядом. Вечер субботы, он спит пьяным сном. Пассажиры обращают внимание на Пашу. Смеются. Молодой парень со своей подругой подначивают: – Морским вяжи. Паша затягивает узел и удовлетворенно выпрямляется. Проходит минута. Слышатся возмущенные возгласы. Ворчливый дед затягивает свою унылую телегу о нынешней молодежи. Мы с Мешком ржем. Дед злится, его речь все агрессивнее. Настроение в вагоне меняется. Теперь уже половина пассажиров на стороне бухого мужика. Недавние союзники превратились в врагов. Парень с девушкой молча сидят. Шутки стихли. В воздухе нарастает напряжение. Дед чувствует силу: – Развяжи шнурки, щенок, – кидает он Паше. – Следи за словами, – огрызается Паша, которого по пьяни пропирает на бычку. – Не хами, парень, – вступается сердобольная дама бальзаковского возраста. Две минуты назад она улыбалась во все лицо, наблюдая за Пашей. Наконец, поезд останавливается на станции Комсомольская. Мы встаем, дед хватает Пашу за руку: – Не выпущу, пока не развяжешь. Несильно пихаю его под дых. Просто, чтобы отпустил Пашу. Не хватало еще проехать остановку из-за него. Дед разжимает руку. – Не злись, он просто пошутил, – примирительно говорю я. – Ильич тебя осуждает, – Мешок лыбится и трясет перед дедом статуэткой Ленина. Выходим из вагона. Двери закрываются. Угрозы и злобные выкрики поезд тащит в темный туннель. А мы едем в Питер. Так же, как и год назад, седьмого мая. В прошлом мае мы отмечали день рождения однокурсника. По старой студенческой привычке он проводил это мероприятие в парке на Воробьевых горах. Когда мы учились, то все дни рождения, отмечались там. |
