– Леонидович, – снова поправил Бордовский, коротко раскланялся и сел. Хотя на самом деле ему хотелось подпрыгнуть и издать дикарский боевой клич – как в детстве, при обнаружении в культурном слое древней пещеры чего‑то особенно интересного.

Геннадий определенно чувствовал: это его шанс!

Он защитил свою кандидатскую диссертацию по теме сложной символической деятельности жителей Сибири в верхнем палеолите на материале находок, сделанных при исследовании стоянки, располагавшейся в сотнях километров от его родной деревни, но все еще не потерял надежды открыть миру свои любимые Зеленцовские пещеры.

К сожалению, в данный момент сам факт их существования подтверждали только две азильские гальки, обнаружение которых не было должным образом задокументировано, из-за чего артефакты в большой степени утратили ценность.

У Геннадия не было возможности убедительно доказать их происхождение и использовать в научных работах. Коллеги, закостеневшие не хуже ископаемых мамонтов и динозавров, как минимум не приняли бы его всерьез. А могли и поднять на смех, усомниться в профессионализме, даже упрекнуть в подтасовке… Археолог Бордовский – кандидат исторических наук, старший научный сотрудник Института материальной культуры Российской Академии наук, завотделом палеонтологии – не мог рисковать своей репутацией.

Но рассказать о своих чудесных агильских гальках любителям древней истории, подбросить журналистам интересную информацию о спрятанной в горах Сибири пещере сокровищ первобытного искусства он мог – а почему же нет? Популярная лекция для широкой аудитории – совсем не то же самое, что научный доклад в кругу узких специалистов. Никто его ни в чем не упрекнет, «руководство заводоуправления» только спасибо скажет, может, даже премию даст.

А там, глядишь, журналисты раздуют сенсацию, найдутся спонсоры из нуворишей, желающих создать себе имидж просвещенных личностей, и мечта Геннадия – полномасштабное исследование Зеленцовского пещерного комплекса – сбудется! А он возглавит экспедицию!

– Кгхм, кгхм! – вновь покашляла я, намереваясь с намеком заметить, что все это очень, очень интересно, но нельзя ли уже ближе к теме?

Однако рассказчик трактовал изданные мною звуки по-своему.

– О, у вас тоже в горле пересохло! Еще чаю? Пирожных? – Бордовский вдруг вскочил, приложил руку к сердцу. – Простите великодушно отсутствие галантности, я был как‑то… – Тут он замялся, подыскивая правильное слово.

– Выбит из колеи, – подсказала я.

– Буквально. – Геннадий Леонидович улыбнулся и потер плечо, пережившее встречу с перелетной бутылкой. Ирка и Марина засмеялись, я удовлетворенно усмехнулась: все хорошо, никто ни на кого не обижается. – Кому какое пирожное?

– Мне классический эклер, – первой определилась Ирка.

– Мне трубочку с зефирным кремом, – сказала я.

– А у меня с со… – начала было, как обычно, Марина, но не договорила, неожиданно передумав: – А мне любое, на ваш вкус.

Бордовский убежал делать заказ.

Ирка положила подбородок в ладонь и выразительно поморгала, пристально глядя на сестру.

– Что? – Та притворилась, будто не понимает намека.

– Тебе понравился Бордовский! – уличила ее Ирка. – Ты даже согласилась принять от него вредное пирожное, не стала давиться своими жуткими конфетами!

– Мои конфеты вовсе не жуткие. – Марина возразила, но как‑то вяло, неэмоционально. – Бордовский очень милый. – А вот тут эмоции проявились.