— Не знаю, как досижу, — пожаловалась она, еле втиснувшись в босоножки. — На колготки-то они очень хорошо лезут, а на голые ноги — нет.

Небо очистилось от облаков, радуя глубокой синевой. Уставшее за день солнце было пока высоко, но уже перестало припекать. Ветер тоже умерил свою силу. Воздух понемногу наполняла вечерняя прохлада, уже ощутимая в тени театра, у ограды парка, где деревья — прямые стволы и шаровые кроны — замерли, как тянущие подбородок часовые.

Вдоль ограды, вокруг театрального холма, гулял праздный народ. Мамы с колясками, женщины без возраста, с внуками или в компании близ живущих соседок, доедающие мороженое смешливые школьницы, парочки, юные и не очень, с подаренными цветами и без них. Малые дети и подростки женского пола штурмовали травянистые склоны, подбираясь к высоким лестничным парапетам. Шестидесятилетний джентльмен с широким русским лицом и приглаженной крашеной шевелюрой, в купленных за границей шортах и футболке, стремительно, с профессиональным умением, катил на роликах, мягкими движениями уклоняясь от пешеходов. За то время, что Красновы сидели на скамейке, молодой старик на круг обошел других роллеров — стройного мужчину средних лет, кудрявого, русоволосого, с ухоженной седой бородкой, держащего за руку худенькую брюнетку, под стать ему возрастом, сложением, ростом и молодежным «прикидом». Волосы сзади у женщины были уложены в тугой пучок, а у партнёра собраны в развевающуюся на скорости косичку. Колоритная парочка катила размеренно, степенно обговаривая некие важные вопросы, явно недоступные обычному люду.

Громада театра, похожая на обездвиженного и немого великана, взирала с высоты своего положения на движущееся и копошащееся в парке людское многообразие, такое живое и разное, бредущее по земле и стремящееся вверх, мнящее о себе зачастую нечто значительное и, как правило, пустое, не различимое даже вблизи.

Окна здания призывно светились. Гостеприимно раскрытые входные двери, высотой в два этажа, вбирали добравшихся до них зрителей.

В фойе Красновых встретили белоснежные стены с золотой вязью и море света.

Трёхуровневые белокаменные балконные ярусы опоясывали пространство фойе изнутри, представляясь Краснову вывернутой наизнанку приснопамятной наружной конструкцией ярусов сгоревшего летнего театра. Все балконы были ярко освещены огромными подвешенными люстрами и светильниками — круглыми, встроенными в потолок, и настенными, в виде рядов ламп.

Широкая мраморная лестница с двумя площадками вела к красным дверям с жёлтым узором, окружённым резной золоченой вязью, имитирующей царские врата. Их сторожили белые мраморные колонны, на которых были водружены большие светильники в форме шара. Периллы лестницы начинались короткими колоннами с белыми вазонами и цветами. На верхние конечные колонны перилл были водружены светильники, стилизованные под канделябры с высоченными ножками желтого металла.

Центральная часть белого потолка над лестницей делилась на ряды квадратов, которые тоже светились, от крайних рядов к центру — синим, голубым, лазоревым светом.

Дополнительными скрытыми лампочками подсвечивались края потолка. Рассеянный дневной свет из окон вносил свою толику в общую иллюминацию.

Много света. Много белого. Много золота. Много воздуха и пространства, приглушающего разноголосый гул сотен людей…

По красной ковровой дорожке, лежащей на мраморной лестнице, Красновы поднялись к красным воротам в зрительный зал и из белого открытого мира попали в закрытый мир тайны, оформленный в красной и жёлтой палитре.