Проснулся он весь в поту. В темной комнате было тихо. Ночные кошмары не мучили его уже много лет.

Сон еще дважды посещал Хендрикса, и каждый раз психиатр расспрашивал его все детальнее. Однако разговоры всегда кончались одинаково: нужно определить символ, шевельнуть предмет, вспомнить.

На третий день, сидя в приемной Хендрикса Доусон вспомнил.

Его окружила хорошо знакомая атмосфера, тяжелая, пропитанная болезнью. Он попытался сосредоточиться на зданиях за окном, но не смог справиться с приступом. В последний момент он вспомнил совет Хендрикса и, едва почувствовав в руке холодный твердый предмет, изо всех сил попытался сдвинуть его с места.

«Налево, — подсказало ему что-то. — Налево!»

Нелегко было преодолеть вялость, чувство духоты, давление галлюцинации. Он не мог шевельнуть этот предмет. Однако в конце концов импульс дошел до его ладони, пальцы сжались и он толкнул. Что-то стукнуло и…

Он вспомнил.

Последнее перед…

Перед чем?

— Терапия жизнью, — произнес голос. — У нас бывает по нескольку случаев каждый год, и мы должны обезопасить себя от этого.

Карестли провел восьмипалой ладонью по потной лысине.

— Тесты показывают, что тебе это нужно, Доусон.

— Но я не…

— Конечно, ты не знал. Этого не обнаружить без специальных приборов. Но ты нуждаешься в лечении, это уж точно.

— У меня нет времени, — сказал Доусон. — Упрощающие уравнения только начинают обретать понятный вид. Сколько я должен провести в коконе?

— Около полугода, — ответил Карестли. — Впрочем, это неважно.

— Кроме того, Фарр вошел в него в прошлом месяце.

— Он тоже нуждался в этом.

Доусон вгляделся в стену. Под воздействием мысленного импульса матовость сменилась прозрачностью, и он увидел Город.

Карестли сказал:

— Никогда прежде ты этого не испытывал. Ты один из самых молодых. В этом нет ничего плохого: это стимулирует, лечит и в конце концов просто необходимо.

— Но я чувствую себя совершенно нормально!

— Приборы не лгут. Коэффициент эмоции просто фатален. Послушай, Доусон, я намного старше тебя и проходил через это двенадцать раз.

Доусон поднял на него взгляд.

— И где ты был?

— Каждый раз в иной эпохе, в той, которая лучше всего подходила для конкретных отклонений. Один раз это была Бразилия тысяча девятьсот восьмидесятого года, другой раз — эпоха Реставрации в Лондоне. И во Второй Римской империи я тоже побывал. У меня было множество работы, я провел десять лет в Бразилии, создавая там резиновую промышленность.

— Резиновую?

Карестли усмехнулся.

— Резина — это субстанция, которая играла очень важную роль в ту эпоху. Я был занят все время. Это прекрасный способ лечения. Единственная терапия, которую знали люди в то время, включала живопись и прочие виды искусства… видимые и ощутимые. Это не была терапия чувств, терапия духа, которой пользуемся сегодня мы. Их разумы не были достаточно развиты…

— Мне ненавистна сама мысль, что я буду заперт в теле с пятью чувствами! — сказал Доусон.

— Ты не будешь помнить, что когда-то было иначе. Твоя память будет искусственно заблокирована. Твою жизненную энергию поместят в тело, созданное для тебя в эпохе, которую мы выберем со всей тщательностью. Ты получишь набор фальшивых воспоминаний специально для этого периода. Скорее всего ты начнешь с детства и благодаря темпоральному сжатию сможешь прожить тридцать или сорок лет, пока здесь пройдет полгода.