Изменить размер шрифта - +
Частный невропатолог, к которому обратились, красноречиво указал на перинатальную энцефалопатию в карточке (ее ставят почти всем «кесарятам») и на строчку с возрастом и диагнозом матери: а чего вы, собственно, хотели? — но честно прописал таблетки, массаж и визит к остеопату.

От таблеток девочка становилась сонной и туповатой. Сеансы остеопата вроде бы стимулировали развитие речи, но появилось заикание. Родители пугались и прекращали все лечебные мероприятия. И по-прежнему все разрешали. Соня становилась все более нервозной и неуправляемой, изъявляла все более странные желания. Утешало только одно: в детском саду к ней не было абсолютно никаких претензий — она безукоризненно выполняла все режимные требования, была очень активна на занятиях.

— И вас это не насторожило? — не выдержала я. — Не может же быть один и тот же ребенок здоров в одной точке пространства и болен — в другой!

— Но если не болезнь, что же это такое?

Соня была уже слишком взрослой, родители — слишком пожилыми и не гибкими, не способными изменить привычную точку зрения. «Разминать» ситуацию — уже нет времени. Придется ломать.

— Ваш любимый ребенок буквально изнемогает под той тяжестью, которую вы на него взвалили почти четыре года назад. И вопиет о пощаде, изобретая для этого уже самые дикие способы. Маленький ребенок морально и материально не может, не в силах управлять поведением двух взрослых разумных людей. В детском саду она активна и адекватна, потому что там стоят четкие границы, на которые можно опереться в своем движении и развитии. У вас в семье — границ до сих пор нет.

Что здесь можно и что нельзя? А ведь это — вопрос второго-третьего года жизни! А Соне — почти семь! Неудивительно, что она буквально озверела от вашей непонятливости.

— Но мы специально не хотели ее ограничивать…

— А придется. Потому что это биологическая программа, важная для выживания детеныша высшего млекопитающего, требующая своего разрешения.

— Мы оба гуманитарии…

— Ну, это, знаете ли, не оправдание!

— Но вы нас научите? Главное, чтобы это не было для нее стрессом — всегда все позволяли, и вдруг…

— Большего стресса, чем ваша многолетняя пластилиновая вседозволенность, для нее и вообразить невозможно, — отрезала я, — да Соня испытает огромное облегчение! — Тут я увидела, что мама как-то странно выпучила глаза и закрыла рукой рот.

— Что еще такое? — удивилась я.

— Вот! Вот вы это сказали! — воскликнула женщина. — Так ведь она уже давно так говорит. Называет мужа: мой пластилиновый папа! Она чувствует, да?!

— Вот видите, какой талантливый ребенок! — с удовлетворением сказала я. — Может, вырастет, станет психологом… А теперь слушайте сюда!

 

* * *

Как и ожидалось, Соня легко восприняла долгожданное «установление границ». Теперь, когда папа приходит с работы и ложится отдохнуть, она осторожно накрывает его пледом, ставит будильник и садится с книжкой рядом — ждать, когда он проснется.

 

Глава 7

Богатый папа на белом коне

 

Я всегда нервничаю, когда приходится работать с неудавшимся суицидом подростков. Отказ от жизни у человека, который еще не жил, — что может быть неестественнее?!

В данном случае я напрягалась еще и потому, что сама история была — банальнее некуда. И едва не стоила жизни пятнадцатилетней девочке.

Когда-то давно ее родители сошлись по большой и, как им казалось, настоящей любви. Почти сразу родился ребенок, девочка — хорошенькая-прехорошенькая.

Быстрый переход