Неожиданного союзника Наташа нашла в лице свекрови. Бабушка Батый, тогда еще только Елизавета Эммануиловна, слушала эти споры неделю, а потом сказала, как отрубила: «Еврей, — это если мать еврейка. А я татарка — значит, писаться Володя должен татарином!» И сейчас мало кто решился бы спорить со своенравной старухой, но тогда об этом и речи быть не могло.

Илья Иосифович сразу скис, а Володя смиренно пошел исправлять паспорт. А вот сейчас это вывернулось все в негатив, в проблему. Чтобы уехать, надо было числиться евреем. Даже анекдот такой по Москве ходил: «Жена-еврейка не роскошь, а средство передвижения». «Ладно, исправили национальность один раз, исправим второй!» — успокоила себя Наталия Васильевна и стала дальше слушать рассказ о противных правильных американцах и их тупой сытой жизни.

Бабушка Лиза присаживалась то к одной компании, то к другой, следя за тем, чтобы везде был порядок.

Вечер закончился раздачей подарков. Лена посмотрела на часы и поняла, что Машке явно пора спать. Она с Вадимом, хоть и спали сегодня ночью всего четыре часа, так увлеклись семейным разговором, что про сон забыли. Лена заметила, что Вадим зевал чуть ли не каждые пять минут, но потребность выложить все побыстрее брала вверх. Но дочь — это святое…

— Ну, что ж, — перебила себя Лена, — Мы с Вадиком оценили ваше терпение и деликатность. Вы мужественно делали вид, что привезенные подарки вас не интересуют!

Все сразу стали утверждать, что и, правда, не интересуют. Даже Илья Иосифович проснулся и почти твердо заявил, что «вещизмом» в их среде никто не страдает.

— «Да, не американцы», — радостно поддержал старика Вадим.

— Я думаю, это не мы, а вы с Вадиком проявили терпение. Уверена, что вам дарить подарки приятнее, чем нам их получать! — то ли легонько подколола невестку Илона, то ли пошутила.

Заключительным аккордом вечера, когда раздача кофточек, платьев, рубашек, галстуков и прочей одежной роскоши была завершена, стала фраза бабушки Эльзы, сказанная как бы всем, но адресованная, разумеется, в первую очередь Анне Яковлевне:

— А все-таки здорово, что где-то еще живут люди так, как я жила до революции. По-человечески!

Бабушка Аня, пребывавшая последние годы в растерянности от всего того безобразия, которые творили и Ельцин, и Горбачев, сочла за благо промолчать.

Не успели Лена с Вадимом акклиматизироваться, а заняло это не меньше недели, к ним в дом потянулись гости. Если в США привыкание к американскому времени занимало три-четыре дня, а некоторые приходили в себя и быстрее, то в Москве срабатывало правило «один день — один час». В первый день Вадим проснулся в три, и, что называется, ни в одном глазу, но через неделю уже с ненавистью смотрел на будильник, поднимавший его из постели в восемь утра.

Гостей, а это были как друзья семьи Осиповых, так и друзья-приятели как Лениных, так и Вадима родителей, интересовало все. Провожать-то в США и Израиль провожали многих, а вот встречать «возвращенцев» раньше никому не приходилось.

Приходивших в дом Осиповых людей можно было условно разделить на несколько групп. Одни приходили просто послушать и с надеждой получить заморский сувенир. Эти уходили удовлетворенными всегда. Вадим в посольской лавке перед отъездом закупил на сто долларов кучу тайваньских и китайских ручек, помад, фонариков, блокнотиков, ремешков для часов и прочей ерунды, стоившей от одного до трех долларов. Приятно было делать людей счастливыми, не входя в серьезные расходы…

Другая часть гостей, в большей степени приятели и особенно коллеги Вадима, с трудом скрывали свою зависть. От них можно было гарантированно услышать по-разному сформулированный, но всегда один и то же вопрос: «Ну и зачем тебе это было надо?» Ленины же сослуживицы этого вопроса не задавали.