— Я ревновала, — прошептала Блейр.

— Ревновала? К кому? Не ко мне же.

— Я не осознавала этого, пока Ли не открыл мне глаза. Я завоевывала призы» была лучшей на всех экзаменах, добилась многого, но знала, что всегда буду одинокой. Мне было очень обидно, когда мистер Гейтс говорил, что я вам не нужна, что нужна только ты. Обидно, когда ты писала мне обо всех кавалерах, с которыми танцевала на вечеринках. Я штудировала главу об ампутации конечностей и откладывала книгу , в сторону, чтобы перечесть твое письмо. Я никогда не нравилась мужчинам так, как ты, и иногда я готова была пожертвовать медициной, лишь бы быть нормальной женщиной, от которой пахнет духами, а не карболкой.

— А сколько раз я жалела, что не способна ни на что более важное, чем выбор цвета моего очередного платья, — вздохнула Хьюстон. — Я нравилась мужчинам только потому, что они, как и Лиандер, считали меня податливым воском в своих руках. Им по душе мысль о том, что женщину можно запереть дома. Для большинства мужчин я была всего лишь чем-то вроде комнатной собачки, приносящей тапочки. Они хотели жениться на мне, потому что знали: Хьюстон Чандлер не доставит им хлопот.

— И ты считаешь, что поэтому Ли и сделал тебе предложение?

— Иногда я вообще сомневаюсь, что он делал мне предложение. После его возвращения мы виделись всего несколько раз, и, наверное, я так хотела выйти за него, что едва с его языка сорвалось слово «женитьба», как я сказала «да». На другое утро мистер Гейтс спросил, не пора ли поместить в газете объявление о помолвке. Я кивнула, и следующее, что я помню, — это толпы людей, пришедших поздравить меня и пожелать счастья на всю жизнь.

— Я знаю и жителей Чандлера, и их любопытство. Но ведь все эти годы ты любила Ли.

— Думаю, да. Но все дело в том, что нам с ним почти не о чем было говорить. Вы с Ли разговаривали больше, чем я.

Блейр долго молчала. Какая ирония судьбы: все эти годы она завидовала сестре, а та завидовала ей.

— Хьюстон, ты сказала, что у тебя были мечты, которые ты не осмелилась воплотить. Что это за мечты?

— Ничего особенного. Не сравнить с медициной. Но я думаю, что могла бы писать — не роман, нет, например статьи для женских журналов. Возможно, советы, как вывести пятна с шелкового платья или сделать хорошую очистительную маску для лица.

— Но мистер Гейтс и слышать об этом не хочет.

— Он сказал, что все женщины-журналистки — развратницы, вышвырнутые мужьями и вынужденные поэтому зарабатывать себе на жизнь.

Блейр округлила глаза:

— Он не стесняется в выражениях.

— Нет, и я многие годы позволяла так со мной обращаться.

Блейр провела пальцами по дверце шкафа.

— А как с тобой обращается твой муж? Я знаю, ты говорила, что любишь его, но сейчас… Я могу сказать, что после церемонии ты уехала с ним.

Неважно, сколько раз Хьюстон повторяла, что любит этого человека, Блейр все равно не могла в это поверить. Вчера она видела Таггерта около Национального банка Чандлера. Президент банка, весьма уступающий Таггерту по габаритам, смотрел на этого великана снизу вверх и что-то очень быстро говорил. Таггерт, казалось, скучал и смотрел на макушку президента с тем же интересом, что и на землю у себя под ногами. Потом он достал большие золотые часы, взглянул на них, затем на маленького человечка.

— Нет, — услышала Блейр.

Он был глух к мольбам взывавшего к нему.

Об этом сейчас и вспомнила Блейр: глух к мольбам. Как может Хьюстон любить такого человека?

Подняв глаза, Блейр увидела, что Хьюстон улыбается.

— С каждым днем я люблю его все больше и больше.