Словом, к обеду я вышла, радуя всех нежно-зеленым цветом лица, который не мог скрыть даже толстый слой пудры. Пожалуй, с пудрой было только хуже. Точно покойница, которая решила выбраться из фамильного склепа. Горничная пыталась убедить меня, что на самом деле все замечательно, но… словом, я ценила свою служанку за редкостную бесхитростность, которая в данном случае не оставила ни единого шанса для иллюзий.

— Создатель, Ева, может… — тут же залепетала Эмма, первая заметившая мое появление в столовой. — Ты ведь все еще больна.

Я упрямо покачала головой. Эдвард, несомненно был совершенно прав. Невозможно до конца оправиться от раны, когда не видишь солнца и не дышишь свежим воздухом. Да и не удастся до конца жизни скрываться от братьев Де Ла Серта, как бы мне того ни хотелось.

— Рады видеть вас, леди Ева, — произнес Мануэль с достаточной теплотой.

Заговори со мной старший сын посла подобным образом всего несколько недель назад, моему счастью не было бы предела. Однако после всего пережитого боли во мне было не меньше, чем любви, и владела собой я прекрасно.

— Взаимно, сэр, — кивнула я скупо, занимая свое место за столом.

Эмма, сидевшая рядом, тут же начала накладывать мне на тарелку кушанья, опередив наших весьма расторопных слуг. Наша младшая обладала большим сердцем, в которым всегда было вдосталь любви и желания заботиться о близких.

— Тебе нужно есть побольше, чтобы окончательно выздороветь, — приговаривала сестра и смотрела на меня с такой нежностью, что мне даже казалось, будто я не заслуживаю настолько сильной любви.

Матушка полностью поддерживала намерение Эммы накормить меня до отвала.

— Ты действительно мало ешь в последнее время, моя дорогая, — отметила она. — Я понимаю, что тому во многом способствовало ранение в живот, однако сейчас все лекари в один голос утверждают о твоем выздоровлении и необходимости обильного питания.

Я не стала уточнять, что аппетиту, как минимум, не способствовало то, что с меня не сводили глаз все собравшиеся, как будто поглощение пищи вдруг стало каким-то дивным священнодейством. Особенно усердно разглядывали меня наши иберийские гости. Вероятно, искали на моем лице или одежде пятна крови тех самых младенцев, из которых я варила зелья.

— Я постараюсь, мама, — кивнула я, — мне и самой не терпится снова почувствовать себя живой и полной сил. Долгое безделье чрезвычайно утомительно.

Особенно для той, которая половину жизни проводила, бегая по улицам столицы в цыганском платье и танцуя едва ли не на каждом перекрестке. По табору я изрядно тосковала, в особенности по советам мудрой тети Шанты.

— Вы окажете нам любезность и побеседуете с нами после трапезы? — обратился ко мне с просьбой Мануэль Де Ла Серта.

Я кивнула, понимая, что разговор предстоит о проклятии на иберийцах и способах его снятия. Однако мои скромные познания уже исчерпаны в полной мере, так что я сочла за лучшее попросить и отца присоединиться к разговору. Наши гости несколько смутились (перед нашим отцом они явно благоговели), но согласились и даже поблагодарили батюшку, когда тот выразил согласие помочь нам с этим чрезвычайно сложным делом.

Собрались мы в гостиной за чаем. Матушка к нам не присоединились: когда дело касалось колдовства и всего с ним связанного, леди Кэтрин предпочитала заниматься многочисленными обязанностями, которые возложил на нее статус хозяйки дома, к примеру, делами хозяйственными, к которым подключала время от времени и Эмму. Та не проявляла особенного рвения в управлении домом, однако ради одобрения нашей матушки прилагала все усилия.