Мартину и в голову не приходило, что она знает. Так лучше пусть живет как в тумане. Сбить его с толку мягкостью.

– Когда улетаешь? – спросила она.

– Думаю, завтра утром.

– Уверен, что мне не стоит ехать?

– Я один управлюсь.

Ну, разумеется, он управится – член уже стоит, а Стерва ждет его, расставив ноги.

– Ты огорчишь половину хозяек в Нью-Йорке, все будут в панике. Завтра вечером опера. Обед у мэра в четверг прием у Глории. Ужин у Дианы.

Мартину было наплевать.

– Пойдешь одна. Они тебя обожают.

«Тебя обожают больше, – подумала Дина. – Со сколькими же из них ты спал? Только со знаменитостями, или положение в обществе и деньги тоже принимаются во внимание?»

– Наверное, так и сделаю. Если будет настроение.

Он подошел к ней и поцеловал. Скорее клюнул. Эдакий безразличный поцелуйчик в щеку вместо «до свидания»

– Завтра уйду из дому рано.

Дина поднялась одним гибким движением и расстегнула молнию на платье. Под платьем на ней были только черный шелковый пояс с резинками, черные чулки и маленький лифчик.

Мартин сделал шаг назад.

Дина прекрасно помнила их первые дни вместе. Когда-то давным-давно она всегда обладала способностью возбудить его.

– Тебя ведь не будет в воскресенье, – резонно заметила она, медленно направляясь к нему.

25

Разговор за столом не затухал. Абигейль оглядела гостей. Казалось, все чувствуют себя прекрасно. Чернокожий политик что-то упоенно обсуждал со знаменитой феминисткой. Молодой модный режиссер вцепился в Венеру Марию, а Купер Тернер развлекал его подружку. Ида Уайт с обычным для нее отсутствующим видом болтала с рок-звездой и его экзотичной женой, а Зеппо и Микки склонили головы друг к другу.

Абигейль удовлетворенно вздохнула. Можно и расслабиться.

– Б…

Запрещенное слово, произнесенное громко и страстно, заставило всех присутствующих замолчать.

– Как ты меня назвал, козел черножопый? – завизжала явно разъяренная феминистка.

– Б… ю, и никакого другого имени ты не заслуживаешь, – завопил в ответ чернокожий политик.

И тому и другому, судя по всему, было абсолютно наплевать не только на присутствующих, но и на хозяев.

Понимая, что сейчас произойдет катастрофа, а Микки сидит с отвисшей челюстью, Абигейль вскочила на ноги.

– Послушайте, послушайте, – заговорила она как можно более миролюбивым тоном, – давайте не будем волноваться.

– Да пошла ты! – услышала Абигейль от феминистки, с грохотом отодвинувшей свой стул. Белокожая, с прической в стиле шестидесятых и прямым взглядом, в свои пятьдесятказавшаяся лет на десять моложе. – Я сыта по горло этим насквозь фальшивым говнюком и юбочником.

Микки заставил себя вмешаться.

– Мона, – он взял ее за руку, – если есть какие-то проблемы, давай пойдем в другую комнату и все обсудим.

Мона Шайкес испепелила его взглядом.

– Проблемы, Микки? Какие могут быть у меня проблемы? Я просто счастлива, что этот бабник и кусок дерьма назвал меня б… ю. – Она пальцем указала на черногополитика Эндрю Бернли.

Эндрю явно не понравилось ее последнее замечание. Он поднялся на ноги. Бернли отличался высоким ростом – под метр девяносто, прической африканского типа, круглым лицом, глазами навыкате и сладким голосом. Ему было пятьдесят два года, семья его, состоявшая из жены и пятерых детей, постоянно жила в Чикаго, а в Лос-Анджелес он всегда приезжал один.

– Вы, девки, все одинаковые, милочки.