Хотя Блузетт разговаривала с герцогом подчеркнуто вежливо, в ее отношении к нему чувствовался вызов и – Кэтрин с шумом втянула в себя воздух – едва ли не презрение. В темных глазах девушки скрывалась враждебность. Казалось, она таит обиду на его светлость. В ответ Эдвард откровенно насмехался над Блузетт, как будто давая понять, что ей никогда не удастся взобраться на вершину, которую она мечтает покорить.

Замерев от ужаса, Кэтрин молча наблюдала, с каким холодным высокомерием усмехнулся Эдвард, когда Блузетт скромно отказалась сыграть на рояле, несмотря на настойчивые просьбы Сесил и Трембл. Презрительное движение бровями превратило усмешку герцога в вызов. Надменно вздернув подбородок, Блузетт дала понять, что его презрение ее нисколько не задевает. Эдвард, торжествуя победу, улыбнулся одними кончиками губ, показывая, что иного ответа он и не ожидал. Блузетт еле заметно повела плечом, и это означало, что его ожидания ее совершенно не занимают. Едва уловимым кивком герцог выразил уверенность в том, что Блу не умеет играть на фортепьяно. Внезапно Блузетт вскочила с кресла, подбежала к инструменту и сыграла какую-то легкую мелодию. Когда Сесил и Трембл принялись аплодировать, она бросила торжествующий взгляд на герцога. Его светлость благосклонно кивнул и громко рассмеялся. Щеки Блузетт вспыхнули от гнева. В этот миг мистер Аппл объявил, что обед подан.

– Мы будем ужинать, мисс Морган?

Как показалось Кэтрин, в словах Эдварда не было ничего обидного и он задал свой вопрос вполне невинным тоном, но Блу ощетинилась, словно ее жестоко оскорбили. Видно было, что она вне себя от гнева.

– Вам не кажется, что это вино слишком слабое, мисс Морган?

– Нисколько, ваша светлость. – Блу мстительно прищурилась. – Я нахожу бордо очень возбуждающим. Умоляю, ваша светлость, поделитесь с нами, что действует возбуждающе на вас? Если, конечно, такое средство существует.

Кэтрин вновь и вновь повторяла про себя слова Блузетт, но так и не смогла угадать, почему застыло лицо Эдварда, а губы Блу скривились в усмешке.

– Да, Эдвард, – воскликнула Сесил, поддразнивая герцога. – Скажи-ка нам, что способно оживить тебя, с твоими пресыщенными вкусами?

Герцог повернулся к Сесил, и его лицо осветила улыбка.

– Прекрасная женщина, которая только что искупалась и благоухает розами. Зеленый цвет. Солнечные блики на воде. Хорошая сигара. Доброе вино. Стоящий корабль. – По-прежнему не глядя на Блузетт, он улыбнулся Сесил, и та рассмеялась в ответ.

– Если не считать купания и роз, я могла бы и сама догадаться.

Если бы все шло, как обычно, Кэтрин смотрела бы на Сесил и не заметила бы, как внезапно помрачнело лицо Блузетт. Это было непостижимо. Стоило одному из этих двоих заговорить о самых обыденных вещах, как другой тут же считал себя смертельно оскорбленным.

– Кэтрин, ты не заболела? Ты и двух слов не произнесла сегодня вечером, – озадаченно заметила тетушка Трембл, но леди Паджет не ответила, она смотрела на Блу.

Блузетт решительно подняла вилку, как будто хотела привлечь к ней внимание. Его светлость, откровенно забавляясь, поднял глаза к потолку. Блу покраснела, грациозным движением подцепила кусочек мяса и отправила его себе в рот, после чего бросила косой взгляд на герцога и, убедившись, что он за ней наблюдает, изогнула бровь с видом победительницы.

Эдвард громко рассмеялся. Это заставило Блузетт взвиться от ярости, к очевидному удовольствию его светлости.

– Что? – переспросила Кэтрин, когда пожилая дама повысила голос. – Нет, нет, Трембл, я не заболела.

Герцог и Блузетт весь вечер обменивались жестами, незаметными никому, кроме Кэтрин и самих участников этих безмолвных страстных разговоров. Но леди Паджет никак не могла понять, о чем они говорят и почему.