Ричарда от вида этакой красоты мутило. Или от голода? Или вообще от жизни поганой, беспросветной. Почему-то именно сейчас было невыносимо жаль себя, причем сразу за все прожитые годы. Был бы бабой, расплакался бы.

Бабой Ричард не был.

А потому принятое волевое решение подлежало исполнению, пусть и черствый хлеб в горле застревал, а ветчину, судя по запаху, есть было вовсе опасно для жизни. Ничего. Ричард и не такое едал. Ветчиной его не проймешь.

Эта же… Оливия-можно-Ливи… имя дурацкое, сама тоже идиотка… откуда только взялась? Порхает бабочкой… цветочки поправляет в вазе.

На кой им, к Проклятому, цветочки?

— Худой роже и зеркало негоже, — заметил Грен, который за девицей наблюдал с явным удовольствием.

— Что?

Мудрость подгорного народа ускользала от понимания Ричарда.

— Лопнешь сейчас от злости.

— Так заметно?

Грен усмехнулся.

— Нет ли вошки, нет ли блошки — один червячок, да и тот золотой…

Значит, заметно.

И что с того? Ричард имел полное право злиться. Эта девица… откуда она вообще взялась? Домоправительница. Знал он таких, прости Фрада, домоправительниц. Сначала они домом правят, потом и хозяевам на шею садятся. Пары дней не пройдет, как перед этой будут они ходить строем и руки перед едой не то что мыть — вылизывать.

А Ричарду с грязными, может, вкуснее.

Нет, он отдавал себе отчет, что злость его иррациональна, что ничего-то плохого пока не произошло и, возможно, не произойдет, но вот… вызывала она раздражение.

Глухое.

И гнев праведный.

Чем? Ричард призадумался. Горячая еда — это благо, которого они ввиду собственной косорукости были лишены, как лишены порядка и чистой, не говоря уже о целостности, одежды… и действительно стоило бы нанять кого-то…

…кого-то попроще.

В деревне там. Или в трактире. Девку покрепче и, главное, без иллюзий относительно своей роли здесь. А эта… благородные лайры — а у нее на лбу большими буквами написано, что особа оная благородней некуда — не чинят рубашки простым горожанам.

Или не простым.

Ладно, с Тихоном она, допустим, уживется. Он — существо беззлобное, ко всему альвин, а альвинов лайры любят трепетной платонической любовью, ибо модно. Грен… подгорцев любить сложнее, но он способен поддержать беседу и прическу сделать. А значит, будет сочтен полезным.

Ричард же…

Он вцепился зубами в бутерброд.

Да он скорей сдохнет, чем позволит себя выдрессировать. Хватит. Уже один раз поддался, и второму — не быть!

— Значит, — ветчина комом ухнула в желудок, — пара часов до Ормса?

— Чудак покойник: умер во вторник, в среду хоронить, а он поехал боронить. — Грен лишь тяжко вздохнул. — Ричард, не дури, а? Сам не хочешь, дай другим жизни порадоваться.

— Да радуйтесь, всех Богов ради… мне кое-что выяснить надо… ты вообще не забыл, куда и зачем мы едем?

И последовавший вздох стал лучшим подтверждением того, что Грен не забыл. Да и как подобное забудешь?

…сейчас Ричард не мог бы сказать точно, когда именно появилась эта идея. Сначала она ему самому показалась в достаточной степени безумной, чтобы раз и навсегда выкинуть ее из головы. Вот только выкидываться идея не пожелала. Она возвращалась, сначала во снах, потом и наяву, заполоняя паузы дневных переходов, заставляя думать и передумывать.

Раз за разом.

И в конце концов Ричард сдался.

Что он терял?

Год работы в императорской библиотеке? Благо за прошедшие после выпуска семь лет он сумел скопить неплохой капитал и мог позволить себе отпуск.