В какой-то момент у нее даже мелькнула мысль запереться в комнате и послать миссис Бонне за подмогой в деревню. Но и от этой затеи пришлось отказаться. Деревня далеко, и пока толстушка Бонне доберется до нее, Рудольф с кучером взломают окна и двери в два счета. К тому же было верхом неприличия открывать простым людям семейную тайну. Не подобает признавать открыто, что в их знатном роду появился выродок…

Нет, похоже, ничего сделать нельзя! – совсем отчаялась Пэнси, когда брела за викарием и Рудольфом по аллее, ведущей к церкви.

В церкви было тихо и торжественно. Солнечный луч пробивался через витраж над алтарем, рассыпаясь разноцветными огоньками. Пэнси подумала вдруг, что отец смотрит с небес и видит, как она идет по проходу, становится рядом с Рудольфом и ждет, когда появится из ризницы викарий в праздничном облачении и с молитвенником в руках.

Она взывала о помощи, обращаясь с мольбой к Всевышнему. С надеждой взглянула на Рудольфа, не одумается ли в последний миг, не пробудится ли в нем сострадание и благородство, но тщетно, на его губах блуждала самодовольная улыбка, и в то время, как он смотрел на нее сверху вниз, она инстинктивно поднесла руки к груди, чтобы он даже взглядом не мог коснуться белизны нежной кожи, приоткрытой вырезом бального платья.

– Ты дьявольски хороша! – сказал он, приглушив хриплый от желания голос.

Пэнси совсем не занимало, как она выглядела в белом атласном платье на фоне серых каменных стен. Она надеялась на то, что Рудольф опомнится, побоится осквернить таинство брака. В это время викарий вышел из ризницы и направился к ним, готовый приступить к церемонии бракосочетания. Пэнси мгновенно осознала, что сейчас произойдет непоправимое, метнулась в сторону, но Рудольф, ловкий и цепкий, успел схватить ее за руку и притянул к себе, поддерживая под локоток.

Викарий открыл молитвенник и начал службу. Пэнси стояла и не понимала его. Слова доносились будто из другого мира, она ощущала лишь боль в руке – Рудольф с каждой минутой сжимал ее все сильнее, и девушкой овладело полное безразличие.

– Повторяйте, дитя мое, за мной. Что же вы молчите? – услышала она. – Повторяйте: «Я, Пэнси Чэмейн…»

Пэнси пыталась, открыв рот, повторять за ним, губы шевелились, но ни звука не вылетало из них… Рудольф и викарий смотрели на нее во все глаза, не понимая, что происходит. Священник молчал, молчал и Рудольф, но сдавил руку так, что она готова была уже закричать от боли, как вдруг в эту тишину ворвался цокот копыт, кто-то вбежал в церковь и побежал по проходу. Пэнси услышала звон шпор и в тот же миг поняла, кто пришел. Сердце вздрогнуло, забилось, снова замерло…

– Остановитесь!

Голос Люция, раскатистый и громкий, отталкиваясь от стен, понесся вверх, к сводам, оттуда к алтарю, и шпоры на высоких до колена сапогах позванивали, наполняя сердце Пэнси веселой мелодией.

– Люций, любимый, успел!… – шепотом произнесла Пэнси.

И он услышал ее. Пэнси бросилась к нему, и Люций заключил девушку в свои объятия.

– Что все это значит? – спросил викарий, придав голосу строгость, как и подобает, ибо происходило нечто непонятное, что нарушало торжественность и благостность венчания.

– Это значит, – громко сказал Рудольф, – что на нашем венчании будет свидетель. Этот человек явился помещать нам, однако он опоздал.

– Но вы же еще не дали согласия, – обратился Люций к Пэнси не спрашивая, а скорее утверждая.

– Нет, не дала, – произнесла счастливая Пэнси. – Я молилась, моя молитва услышана, и вы появились.

– Он не должен был появляться здесь! Он разбойник, злодей, вор, и вы, викарий, обязаны продолжать службу! – выкрикивал Рудольф в запальчивости.

Викарий долго смотрел на Люция близорукими глазами.