— Стой! — я уперлась обеими руками в грудь, понимая, что не смогу его удержать. Одно его движение и я в лучшем случае полечу к стенке.

— Кайя, стой. Урфин, ты тоже.

Он тянется к мечу, но это неправильно. Нельзя злить Кайя. Он сейчас не понимает, что творит.

— Ты слышишь меня? Конечно, слышишь…

…он не животное.

— …это же просто ребенок. И ты знаешь, что детей нельзя трогать.

…не животное.

— Ты и не собираешься, правда? Ты никогда не причинишь вреда ребенку.

Он мог бы, если бы захотел. И мы ничего не успели бы сделать. Он много быстрее. Сильнее.

И не животное.

Я убираю ладонь с груди. Его рубашка промокла насквозь, и на ней остается отпечаток моей руки.

— Тем более, своему сыну?

Отступаю на шаг. И еще один. Кайя не спускает с меня глаз. Больше не рычит.

— Ты не захочешь, чтобы ему было также больно, как было тебе…

Поворачиваюсь спиной.

Йен дрожит. Не от холода — от ужаса. И я не представляю, что еще могу сказать. Поэтому просто наклоняюсь и беру Йена на руки. Меня Кайя точно не тронет. А я не отдам ребенка. Он обнимает меня, прижимается и всхлипывает, часто, судорожно.

— Все хорошо. Я не позволю тебя обидеть. Никому не позволю.

Хлопает дверь.

Кайя отступает. Как надолго? И что будет, когда он вернется?

Ничего.

— Мы справимся, верно? — я вытираю слезы, первые за все время нашего с Йеном знакомства. — Что бы ни случилось, мы справимся, Лисенок.

Йен не сразу соглашается расстаться со мной. Переодеваемся вместе. И ест он, сидя у меня на коленях, но потом все-таки идет на руки к Урфину. У того интересные игрушки: наконечники стрел, блестящие шнурки, монеты и даже нож в красивых ножнах.

А Кайя все еще нет. И я знаю, что он не вернется.

…Кайя…

…я в порядке, но мне лучше остаться вне дома.

Он не в порядке, и мы оба это знаем. Поэтому у слов оттенок льда.

Хорошо, что я знаю, где его найти. И повод есть: ему тоже не помешает ужин.

Под широким навесом сухо. Здесь хватает места и лошадям, и старой собаке, которая дремлет под шелест дождя. Кайя сидит на кипе сена, скрестив ноги, и руки закинул за голову, разглядывает крышу. Под стропилами свили гнездо ласточки. Возятся, выглядывают.

Ласточки — безумно интересно.

Меня Кайя демонстративно не замечает.

Рассчитывает, что обижусь и уйду? Не дождется. Присаживаюсь рядом и протягиваю миску. Картофель. Жареное сало, лук и яйца. Роскошный ужин, если подумать.

— Никогда больше так не делай, — Кайя сдается. — Ты не понимаешь, насколько это опасно.

— Понимаю.

— Нет. Я хотел его…

— …убить.

Он забыл, что я его вижу.

— Да.

— Но ведь не убил, верно? Ты сам себя остановил. И ты это знаешь.

Кайя ест, только… как человек, который понимает, что должен съесть некоторое количество еды, дабы не помереть от голода. Кажется, ему безразлично, что именно в тарелке.

— Спасибо, — он все еще вежливый.

Но не совсем живой. Хорошее определение. Запомнилось.

— Пойдем в дом.

— Нет, — он стягивает рубашку, отжимает и вешает на коновязь. — Мне не следует там находиться. Я не уверен, что сумею держать свои… порывы. Но я рад, что ты пришла. Нам надо поговорить.

Он мог бы позвать меня. Гордость не позволила?

Кайя раскрывает ладонь. Кольцо. Синий камень на золотом ободке. Выглядит тусклым, стекляшкой обыкновенной.

— Я понимаю, кто тебя туда отправил и с какой целью.