Бессчетно.

Здесь вообще как-то быстро забывают о титулах, о правилах, манерах. Шумно. Весело. Безумно самую малость. Под столами рыскают собаки, выпрашивая подачку, и дети. А в открытых очагах жарят кабанов. Поварята с трудом поворачивают натертые до блеска ручки, скрипят цепи, и жир с туш стекает на решетки, на переложенных ароматными травами цыплят, перепелов, кроликов, фаршированных шпиком и копченым салом, розовую горную форель… в Кверро нет голода.

И вино льется рекой.

Я пила мало, Кайя не пил вовсе, и улыбка его исчезла, напротив, чем дальше, тем хуже ему становилось. Его страх передался мне. И когда настало время уходить, я с трудом удержалась, чтобы не вцепиться в край стола.

…не бойся меня, пожалуйста.

…не боюсь. Не тебя.

А чего? Сама не знаю.

На меня смотрят. Свистят. Топают ногами и отпускают хмельные, весьма сомнительного качества комплименты. Это же свадьба и финал у нее соответствующий.

В нашей комнате жарко. Камин натоплен, кровать застлана шкурой черного медведя. У резных ножек ее — пучки стрел и миски с зерном, символы, которые в толковании не нуждаются.

И я жду… боюсь, как девчонка, хотя понимаю, что это — глупо. За глупость и страх стыдно. Сколько эмоций одновременно способна испытывать женщина? Загадка. Много. Их хватает, чтобы несколько скрасить ожидание.

О появлении Кайя кричат все те же волынки, но к счастью, волынщики остаются за дверью. Кричат что-то… за музыкой не слышно, а я, догадываясь о сути, все равно краснею.

— Иза… — он смотрит на меня с такой нежностью, что сердце замирает. — Ложись спать.

Спать?

Кайя присаживается на край кровати.

— Ты очень красивая. Я забыл, насколько ты красивая…

Поэтому спать?!

…ты злишься?

Конечно, я злюсь! Я женщина и у меня свадьба. И муж, которого я черт знает, сколько времени не видела. Рыжий, родной и вообще… раненое самолюбие требует сатисфакции.

Я скучала по нему.

По нам.

…сердце мое, пожалуйста. Я не настолько хорошо себя контролирую, чтобы рисковать.

Чем или кем?

…последний раз, когда я был в постели с женщиной, я в деталях представлял, как ее убиваю. Мне пришлось принимать некоторые… химические препараты.

Вместо души — пепелище. Черно-серое, застывшее. Как он выжил? Не знаю.

И выжил ли?

…они растормаживали физиологические процессы, и разум должны были бы блокировать, но я все видел и понимал, что делаю.

Выворачивал себя наизнанку, и тогда, и потом, вспоминая раз за разом.

Измена? Ревность?

О нет, Кайя себя резал заживо. И эта память — не репейник, я не могу ее выбрать.

…только и мог, что представлять, как ее убиваю.

…и ты боишься, что убьешь меня?

…да. Слишком много войны. Я не стабилен.

Боится он не только этого.

— Отдыхай, я посижу…

…ну да, в кресле у огня, сражаясь с призраками и кошмарами. Так я его и оставлю наедине с собой.

— Ложись в постель. Я сама погашу свечи.

К счастью, Кайя не возражает. Я помогаю раздеться, говорю о чем-то неважном, глупом, кажется, об омеле и остролисте, песке, который попал в туфли. О том, что собаке нужен ошейник, а Йену — игрушки, те, что есть — красивы, но они чужие. Это же имеет значение, верно?

Кайя молчит. Он забирается под одеяло, и ощущение такое, что готов накрыться с головой. От кого прячется, от меня или себя? Свечи гаснут одна за одной, и пламя в камине приседает, расползаясь по углям. Ковер скрадывает мои шаги, а медвежья шкура пробуждает память.

Рыбы вот нет.

…Кайя, что мне сделать, чтобы тебе стало легче?

…просто будь рядом.

Я уже рядом, настолько, насколько возможно.