Его дыхание щекотало ей ухо и шею, и от дрожи, пробежавший по ее телу, она потеряла контроль над собой.

— У-уходи, — заплакала она.

Она попыталась свернуться калачиком, но у простыней и одеял внезапно выросли крылья, и они улетели. Алексис прижал ее к себе, его руки охватили ее, и она не могла оттолкнуть их прочь. Он наклонил голову, нашел ее губы и обрушил на них град легких поцелуев, которые распространились потом на ее подбородок и шею. В паузах между ними он шептал попеременно просьбы и угрозы.

— Не плачь, не надо. Прости меня, пожалуйста. Черт, я запрещаю тебе плакать. Пожалуйста. Ты простишь меня. Ты должна.

Требования звучали так смущенно и беспомощно, что она почувствовала легкую дрожь в животе и в груди. Эта дрожь превратилась в смех, который сорвался с ее губ в тот же самый момент, когда Алексис решил сунуть ей в рот свой язык. Она почувствовала, как его губы изогнулись в улыбке.

— Я кажусь тем самым сумасшедшим, каким я когда-то себя считал.

— Я сама кажусь себе слегка не в своем уме. — Так как в каюте не было света, ей пришлось отыскивать его лицо на ощупь. — У тебя мокрая щека.

— Ты всего меня залила слезами. Если бы ты не остановилась, то мне понадобился бы зонтик, — он взял ее лицо в свои руки. — Я не дам тебе ненавидеть меня.

— Я боюсь.

— Будешь ли ты бояться меня, если я дам тебе обещание?

— Какое обещание?

— Я даю тебе слово никогда не пытаться заставить тебя ненавидеть меня и никогда не лгать тебе.

— Лгать?

Он прижал ее к своей груди.

— Я не виделся с Каролиной.

— Хорошо, — она вытащила свои руки, которые были зажаты между их телами, и обняла Алексиса. Она услыхала, как он вздохнул с облегчением.

— Слава Богу, — сказал он.

Они обменялись сокрушительными объятиями.

— Ты знаешь, когда я снова пришел в себя? — спросил он.

Она покачала головой.

— В ту ночь, когда Фальк поздравил меня с избавлением от Каролины. Он начал свою беседу о чистоте и целомудрии, сдабривая свои поучения портвейном. После нескольких стаканов я понял, что действительно слушаю его. Он разглагольствовал о грехе и пороке, а я кивал, как престарелая герцогиня на утреннем приеме. Потом мы перешли к Катехизису, а затем Фальк поднял свой стакан и сказал: «Не отдавай свою душу женщине». И я рассмеялся.

— Ты рассмеялся?

— Да. Потому что в тот момент я понял, что Фальк опоздал. Я уже отдал свою душу женщине, и она собиралась увезти ее с собой за океан.

— О!

Кейт потеряла интерес к душе Алексиса, так как его рука скользнула под ее халат и ночную сорочку и кралась вверх по ее ноге. Она слегка ущипнула ее за талию, а затем направилась вверх, к ее груди. Он сжал ее, и она выгнула спину. Она не видела его, но чувствовала, что он зарылся лицом в вырез ее сорочки, ощущала жар его тела и быстрое прерывистое дыхание.

Его возбуждение выплеснулось наружу и поймало ее в эротическую сеть. В свою очередь она попыталась руками запомнить его тело. Всего лишь через несколько мгновений Алексис одновременно ругался и смеялся, пытаясь скользнуть вниз, к ее ногам. Она почувствовала прикосновение влажною рта к своей щиколотке. Его губы двигались по ее ноге, а затем заскользили вверх по телу. Она вздрогнула, а затем хихикнула и бросилась к нему. Поймав его врасплох, она обхватила руками его тело, изогнулась и через какой-то миг уже сидела на нем. Схватив его за руки, она развела их в стороны и прижала их к простыне.

— Кэти Энн, отпусти меня.

— Никогда. Никогда, никогда, никогда, — она наклонилась, ведомая только звуком его учащенного дыхания, и нашла его рот.