- Здравствуйте, дядя, - сказал Джулиан, приподняв поднос, который нес, с наспех собранным ужином. - Мы вернулись.

Артур преувеличенно медленно повернулся, будто старый пес, который с опаской поднимает голову на чей-то вопль.

- Эндрю, я рад видеть тебя, - сказал он. - Я размышлял о греческих идеалах любви. Агапе, конечно же, самая высокая любовь, - любовь, которую чувствуют боги. Затем эрос - романтическая любовь; филия - любовь к друзьям; и сторге - любовь к семье. Как ты считаешь, что из этого чувствуют парабатаи? Это ближе всего к любви, которая возникает между друзьями или бескорыстной высокой любви. И, вероятно, такая любовь запрещена? Если так, то мы, нефилимы, одарены чем-то, что примитивные никогда не смогут понять, но все же: откуда греки знают об этом? Эндрю, все это так противоречиво, но вполне может быть правдой.

Джулиан выдохнул. Последнее, о чем он хотел бы поговорить – о видах любви между парабатаями.

И он не желал вспоминать имени своего мертвого отца. Джулиан хотел бы оставаться в тени, но ему пришлось выйти на свет, чтобы дядя мог видеть его лицо.

- Это я, Джулиан, и я сказал, что мы вернулись. Все мы. Тавви, Дрю, близнецы.

Артур смотрел на него непонимающими сине-зелеными глазами, и у Джулиана сердце кровью обливалось. Он так не хотел подниматься сюда, потому что ему нужно было увидеться с Эммой. Но что он мог бы сказать, если последнее огненное сообщение, что он получил от Дианы, гласило, что после прибытия будет необходимо подняться на чердак.

Это был его долг. И всегда будет.

Он поставил поднос на стол, осторожно, стараясь не задеть груды бумаги. Стопка исходящей почты и нацарапанных патрульных отчетов лежали возле локтя Артура. Не большая, но уменьшившаяся не настолько, насколько Джулиан рассчитывал.

- Я принес вам обед.

Артур уставился на поднос с едой, нахмурив брови, как будто это был далекий объект, который он едва мог видеть сквозь туман. Тарелка супа, на скорую руку разогретая на кухне, а теперь остывающая от мерзлого чердачного воздуха, стояла на подносе. Джулиан заботливо завернул в салфетки столовые приборы и поставил корзинку с хлебом на поднос, хотя он знал, что со следующим его утренним приходом, еда так и останется нетронутой.

- Вы думаете, что это ключ? – сказал дядя Артур.

- Ключ к чему? К какой-то разгадке? – подыграл Джулиан.

- К вопросу с кифарой и формингой. Они вписываются в шаблон, но шаблоны настолько большие… - дядя Артур откинулся со вздохом, глядя в стену перед собой, где были приклеены сотни листов бумаги, покрытые паутиной. - Жизнь коротка, а мудрости приходится долго учиться, - прошептал он.

- Жизнь не настолько коротка, - сказал Джулиан. - Или, по крайней мере, так не должно быть.

Такого не должно было случиться с его родителями. Сумеречные охотники часто погибали в битвах. Но какова была вероятность навредить Артуру, прятавшемуся на чердаке? Он, вероятно, переживет их всех.

Джулиан подумал про Эмму, про риск, которому она себя подвергала, о шрамах на ее теле, что он видел, когда они плавали или тренировались. Она была в ней - кровь Сумеречных охотников, которые рисковали жизнью из поколения в поколение, кровь тех, кто жил не за счет кислорода, а за счет адреналина и борьбы. Но он быстро выбросил из головы мысль о том, что она умрет, как ее родители. Он просто не сможет этого вынести.

- Ни один человек под небом не живет дважды. – Пробормотал Артур, вероятно, цитируя что-то, как делал это обычно. Он снова посмотрел вниз на стол, полностью погруженный в свои мысли.

Джулиан вспомнил, как несколько лет назад он с ужасом обнаружил, что половина чердака была покрыта кровавыми отпечатками ладоней дяди Артура. Той ночью он впервые призвал Малкольма Фейда.

- Если вам понадобится что-нибудь еще, дядя, то просто позовите.