Вот тогда-то мать Бенедикта окончательно разуверилась, что ее брат даст покой этому краю. За что он сражался? Ведь земли рода де Шампер из-за постоянных стычек уже пришли в полный упадок, оставаясь спорной, а по сути, ничейной землей.

И вот недавно местному шерифу Пайну Фиц Джону удалось схватить Черного Волка. Гай был заточен в шруйсберийском замке Форгейт, и его собирались повесить, как обычного преступника. Мать Бенедикта попыталась спасти брата, для чего обратилась к единственному, на ее взгляд, человеку, который мог помочь Гаю. Дело было безумно рискованным, и сейчас, опустившись перед иконой Богоматери на колени, она истово молилась, а по щекам ее текли бесконечные слезы.

— Святая Дева, молись о нас, грешных, теперь и в час смерти нашей! — почти стонала она. Ибо самой ей было так страшно, что сердце леденело в груди, в горле давил ком.

И вдруг она вздрогнула. Словно не веря самой себе, оглянулась. Показалось ли ей или в ее окошко и впрямь постучали? Там, под ее покоем, проходила крыша галереи, обхватывающей внутренний дворик. И она помнила, кто порой приходил к ней этим путем.

Аббатиса кинулась к окну, дрожащими руками нервно рванула крючок задвижки. За окошком она различила два силуэта. Два! Значит, они оба живы и невредимы!

Ночные гости — мокрые, тяжело дышащие, холодные — проскользнули в узкий проем окна; она металась между ними и обнимала то одного, то другого.

— Силы небесные! Все получилось!.. Получилось!

Тот, что был помоложе, беззвучно смеясь, выскользнул из ее объятий и прошелся по опочивальне, почти пританцовывая. Прищелкнул пальцами, как кастаньетами.

— А то! Вот, полюбуйтесь теперь на вашего смертника. Цел, целехонек, даже шею мне намял, когда я помогал ему взбираться на монастырскую ограду. Откармливали его, что ли, в подземелье Форгейтского замка?

Аббатиса снова обняла брата. Гай выглядел отнюдь не так хорошо, как уверял его спутник, — в изодранной одежде, небритый, растрепанный. Он поцеловал руку сестры, которой она гладила его покрытую темной щетиной щеку.

— Сама Дева Мария прислала нашего Артура в Шрусбери в это ненастье! И не иначе как все святые надоумили тебя просить его о помощи, сестрица. Благослови тебя за то Бог!

Он устало подошел к столу, где стояла вечерняя трапеза аббатисы, к которой она так и не притронулась. А вот тот, кого звали Артуром, сразу же откинул с блюда салфетку, отломил кусок пирога и с удовольствием впился в него зубами. Жевал и улыбался как ни в чем не бывало. Гай же, опираясь руками на стол, серьезно смотрел на него сквозь нависающие на глаза темные пряди.

— Я так еще и не поблагодарил тебя, малыш. Отныне я твой должник.

— Аминь, — согласно кивнул юноша. — Когда-нибудь я тебе напомню, Волк, эти слова. Мало ли что случится — все под Богом ходим. Да, матушка Бенедикта?

Настоятельница смотрела на них обоих, и по ее щекам текли счастливые слезы. В покое было полутемно, но даже этого слабого света хватало, чтобы заметить, как похожи эти два человека. Оба рослые, поджарые, разве что Гай несколько шире в плечах, более налит силой. А вот Артур еще по-юношески изящен, худощав, но эта его кажущаяся хрупкость не вводила в обман аббатису, которая знала, кого отправить на такое сложное дело, как освобождение пленника из Шрусберийского замка. В Артуре таились такие сила и ловкость, что он без труда мог пройти там, где не справилась бы и дюжина обычных молодцов. Ее брат Гай был таким же в двадцать лет. Вернее, в двадцать один год. Бенедикта точно знала, сколько лет этому юноше, которого двадцать один год назад подкинули к дверям аббатства Святого Петра и в судьбе которого она приняла столь живое участие. Ибо нечто не давало ей покоя: Артур был словно одной с нею и Гаем породы — такой же темноглазый и черноволосый, так схожий с ее братом чертами и статью. Вот только родней им он не мог быть, ибо когда появился этот подкидыш, ни ее, ни Гая не было в этих краях.