— Когда я впервые увидела тебя, мне стало интересно, что такой приятный молодой человек делает в этой профессии. Теперь мне ясно что.
— Допивай и, как говорится, будем выбираться отсюда, — сказал я.
Она допила до конца, но все еще дрожала. Ночь была теплая, но после того, что она пережила, мне показалось, она этого не заметила. Я собрал в охапку одежду Олсена и понес ее в машину. Ключ все еще торчал в зажигании, что хотя бы немного облегчало жизнь. Джули села в кресло рядом со мной, и я завел мотор.
— Это одежда Олсена? — Она посмотрела через плечо на кучу, сваленную на заднем сиденье.
— Именно так.
— Что ты собираешься с ней делать?
— Выброшу куда-нибудь в кусты мили через три.
— Ты хочешь сказать, что собираешься оставить его там голым, в одиночестве и в бессознательном состоянии?
— Чертовски верно мыслишь.
Неожиданно она захихикала.
— Боже мой! — выпалила она задыхаясь. — Я становлюсь такой же плохой, как ты. Знаешь, что? Мне это нравится! И еще я надеюсь, что прежде чем он проснется к нему прилетит огромный пчелиный рой!
Я остановил машину через пару миль, вытащил бумажник Олсена и выкинул его одежду в ближайший кустарник. Потом я поехал дальше. Джули вдруг взяла меня за руку.
— Я забыла поблагодарить тебя, — сказала она. — Вот я говорю: спасибо.
— Было почти приятно.
— Мне в голову только что пришла одна мысль, — сказала она. — А что мне, черт возьми, теперь делать?
— Где ты живешь?
— В Западном Голливуде.
— Почему бы нам сейчас не отправиться прямо туда? Ты прихватишь с собой еще кой-какие вешички, и мы поедем ко мне домой.
Она беспокойно заерзала в кресле.
— Тебе это не по душе? — поинтересовался я.
— Не в этом дело, — сказала она. — Я сижу как будто на раскаленных углях!
— Если ты предпочитаешь оставаться у себя дома, я одолжу тебе пистолет Олсена, — сказал я великодушно.
— Нет, — резко бросила она. — Я предпочитаю лучше остаться у тебя, Рик. Спасибо.
— Хватит меня благодарить.
— Окей, в таком случае, не благодарю тебя.
— На этого Олсена если посмотреть, — сказал я. — То улетучиваются последние остатки человеческой доброты.
— Что будет, если он умрет?
— Думаю, кто-нибудь похоронит, — сказал я безразлично.
На этом наш разговор благополучно прервался на ближайшие полчаса. Было уже около полуночи, когда я остановился у многоквартирного дома в Западном Голливуде. Я сидел в машине и ждал, пока Джули соберет вещи. Она появилась где-то через полчаса, волоча за собой чемодан. Как любая женщина, она приняла молниеносное решение касательно гардероба, подумал я. Через двадцать минут мы были уже у моего дома на Беверли Хиллз.
Я затащил чемодан в спальню и вернулся в гостиную, где по середине комнаты стояла Джули.
— Почему бы тебе не присесть и не расслабиться, — предложил я.
— А вот расслабиться, если я сижу, я не могу, — раздраженно заметила она. — Я же тебе уже говорила в машине.
— Какой стыд, — сказал я. — Сигары превращаются в дым, а женская попка — красота и радость навсегда.
— Вот, черт! — в отчаянии воскликнула она.
— Хочешь выпить?
— Я хочу хорошенько помыться в душе, — сказала она. — И вот еще что, Рик Холман. |