— Да плевать.

— Что? Но ведь ты… — Она не договорила.

— Ну его, этот высший свет. Мы можем заняться чем-нибудь другим — отправиться путешествовать, например. Я знаю, тебе понравится. И потом, мне всегда хотелось прикупить имение…

— Но у тебя уже есть имение.

— У меня? — От изумления глаза его широко раскрылись.

— Стэндвелл. Ты же получил Стэндвелл, когда женился на мне. Это мое приданое.

Лицо его стало задумчивым. Он вдруг сообразил, что за все это время ни разу не поинтересовался приданым жены. Деловая сметка ему отказала.

Видя, что муж нахмурился, Чарити добавила:

— Земли у нас очень неплохие. А подковы в доме можно и снять.

Он ухмыльнулся, радуясь ее практичности и наслаждаясь жаркими поцелуями. Однако что-то связанное со Стэндвеллом все же беспокоило его. Он поднял голову, посмотрел на жену и вспомнил. Ну конечно, ее мучает чувство вины, она считает себя виновной в смерти отца. Потому-то она и приняла так легко на веру нелепые суеверия.

— Если земли такие хорошие… то почему твой отец был все время без гроша? — Он увидел, как глаза жены потемнели и она напряглась всем телом. — Я могу объяснить тебе почему. Он плохо управлял имением. Стэндвелл пришел в такой упадок по причинам, не имеющим ни малейшего отношения к тебе и всем твоим приметам. Чарити, твой отец был хорошим человеком, наверное, даже замечательным. Но он управлял имением плохо и принимал неразумные решения. Ведь это он, решив заняться контрабандой, вышел в море в грозу и шторм. Так почему же ты обвиняешь себя в том, чего даже не знала? Как можно винить себя за последствия поступков других людей? Беспечных, неумелых, необдуманных…

Теперь она готова была принять неприятную правду. Детские воспоминания нахлынули на нее. Но она смотрела на эти сценки из прошлого глазами взрослого человека. Вот ее отец бросает гроссбухи и отправляется на охоту или рыбалку с Гэром и Перси. А сколько раз арендаторы приходили к нему с каким-то делом и не заставали дома! А потом отец говорил бабушке, что арендную плату опять не заплатили, пожимал плечами и приказывал уволить еще кого-нибудь из домашней прислуги. Да, такой способ управления очень отличался от деятельности Рейна, который ежедневно ездил в свою контору и не забывал про тяжкий труд в порту. Нынешняя ночь оказалась ночью прозрений, переломным моментом, когда отбрасываешь девичьи страхи и отказываешься от детских иллюзий. Ее обожаемый отец, покойный Аптон Стэндинг, был и в самом деле славным человеком, но дурно управлял имением. Рейн был прав и насчет остального.

— Но, Рейн, ведь фонари-то погасила все-таки я, своей рукой. Слезы покатились по ее щекам, он утер их. Он чувствовал, что жена освобождается от своих страхов, и испытывал неимоверное облегчение. Теперь остался только один воображаемый грех…

— Да. Фонари. Ты говорила, что это были обычные фонари с сальными свечками внутри? — Она кивнула. Он приподнялся на локте, пытаясь собраться с мыслями. — Чарити, эти фонари никак не могли быть поставлены на окно, чтобы служить путеводными огнями для лодки. В ту ночь бушевала буря, а в такую погоду свет обычного сального фонаря виден метров на пятнадцать, ну, положим, даже на тридцать. Но Гэр и Перси сами сказали, что лодку им пришлось вывести из бухты в море. Неужели свет этих обычных сальных фонарей можно было увидеть на таком большом расстоянии?

Чарити покачала головой, потерла висок дрожащими пальцами, отчаянно пытаясь постичь ход его рассуждений.

— Но если их поставили на окно не для того, чтобы они служили путеводными огнями, то зачем их оставили горящими в пустой комнате?

— Я не знаю.