Пароход ушел в рейс. Странно было смотреть, как движется пароход по белой степи. А «Работник»? «Работник» стал в ремонт. Эта удаль не прошла ему даром. Он помял себе корпус в носу — прогнулись железные листы обшивки. Об лед он сломал себе лопасть винта. От толчков чуть сдвинулся с места котел.

Поздно вечером в порт пробился заграничный пароход. Говорили, что помял себе обшивку, что иностранцы ругаются, почему их не встретили и не раскололи перед ними лед. Подходя уже к берегу, они натолкнулись на лед и целые сутки звали на помощь и пробивались {Море обмерзло только по берегам. Только полярные моря замерзают сплошь. А уж Балтийское море всю зиму свободно в середине, оно как в белой раме, а внутри бесится студеная вода на зимних штормах.}.

На другой день все узнали, что к нам придет ледокол. Настоящий ледокол. Я представлял себе, что он узкий как ножик и тяжелый как утюг. Что он с разгона будет носом долбить лед, как топором.

Я его увидел. Совсем не ножик, наоборот. Он круглый какой-то, как яйцо. С высоченной трубой, как на самоваре. Корма не подымалась изящным выгибом над водой, а обрубком спускалась вниз. Нос над самой водой углом был срезан и полого уходил под воду.

Но как он ходил во льду! Как будто это не лед, а накапано на воде стеарином. Ледокол подминал под себя пологим носом лед, и лед легко давился под ним.

Круглый ледокол вертелся в порту волчком, поворачивался на месте. У него было два винта сзади, он одним работал вперед, а другим назад и поворачивался, как шлюпка, когда гребешь веслами в разные стороны. Лед, шурша, расступался мелкими льдинами.

Да, ледокол без толчков ходил по льду, как по чистой воде. Когда он пятился назад, низкая корма разгребала льдины в стороны; она оберегала винты, что были глубоко спрятаны под кормой.

Как я им любовался! Он выходил в море навстречу пароходам, пробивал канал, и пароходы гуськом шли за ним в порт, как будто дети, которым большой протаптывает дорогу через крапиву.

Но потом уже здесь, на Севере, я узнал, что наш ледокол — игрушка, по сравнению с теми, что работают в Балтике.

Я не знал ледокола «Ленин».

У «Ленина» три винта под кормой и один винт на носу. Этот винт на носу у него не для ходу, а для того, чтобы гнать воду, как электрический вентилятор гонит воздух. А это бывает нужно.

Льдины наваливаются друг на друга, крошатся и образуют кучу. Эта куча загромождает путь ледоколу. Такая куча завалит дорогу ледоколу и стоит подводным курганом. Ледокол подойдет к такому месту и начнет работать своим передним винтом, как водяным вентилятором, и всю кучу раздует, размоет и прочистит себе дорогу.

«Ленин» широкий с крутыми бортами. По самому толстому льду он идет свободно, он давит его под собой. Издали кажется, катит эта махина на санях: плавно, спокойно, а глянешь назад — за ним только ледяная каша суетится, толкается, шуршит и позвякивает. Издали кричит по радио застрявший пароход, далеко — верст иногда за семьдесят. Затерло беднягу льдом, давит его, жмет бока. Услыхали в порту, снарядили «Ленина», и пошел на выручку он. Пропахал «Ленин» канал во льдах — и вот осторожно, боязно идет за ним грузовой пароход; ему и в ледяной каше страшно: а ну напорешься с разбегу на большую льдину.

А «Ленину» нипочем. У него частыми ребрами укреплен нос, и толстая стальная обшивка не боится ударов. Недаром его строитель Макаров собирался идти на нем «к полюсу напролом».

С «Лениным» не страшно, что замерзнет залив, замерзнет Нева. Пусть идут пароходы, крикните по радио на помощь, и «Ленин» побежит на всех парах, выручит и приведет в порт.