Цель утренней водной прогулки Канте и Аалийи была проста: провести какое то время вместе, вежливо побеседовать под пристальными взглядами трех придворных сопровождающих, попытаться получше узнать друг друга до наступления солнцестояния. Пока что Аалийя сказала Канте лишь одно слово: «машен’дрей», что означало «посторонись ка». Он загораживал ей вид на одного из Каменных Богов. Канте также отметил, что она использовала приставку «дрей» – используемую при обращении к человеку, принадлежащему к низшей касте. Похоже, далеко не все с готовностью приняли почетный статус имри, присвоенный ему императором. Канте не мог ее в этом винить. «Никто из тех, кто по настоящему знает меня, не счел бы меня “божественным”, а Просветленная Роза Имри Ка тем более».

Он покачал головой. Даже будучи принцем Халендии, у себя на родине Канте не пользовался особым уважением. Всю свою жизнь он прожил в тени своего брата близнеца Микейна, который первым вышел из материнской утробы, заработав свое право первородства и предназначенный с этого момента для трона. Таким образом, в Микейне души не чаяли и всячески лелеяли его, готовя к судьбе будущего короля Халендии.

А к воспитанию Канте всегда относились с куда меньшим тщанием. Ему суждено было стать Принцем в чулане, чье единственное назначение в жизни состояло в том, чтобы быть запасным на случай, если его старший брат близнец вдруг помрет. Его уделом было сидеть на полке подобно кукле, готовой заменить сломанную – на случай, если он вдруг когда нибудь понадобится. И все же, чтоб королевству от него была хоть какая то польза, Канте прошел обучение в школе Тайнохолма, готовясь к тому, чтобы в будущем стать советником своего брата.

«Непохоже, чтобы теперь нам обоим светило нечто подобное…»

Когда он стоял у поручней корабля, в голове у него промелькнул образ Микейна, бросившегося на него с мечом. При этом воспоминании тяжким грузом навалилось отчаяние. Хуже того – это был уже не первый раз, когда Микейн пытался убить его.

Канте вздохнул, все еще не в состоянии все это постигнуть. В детстве братья были хорошими товарищами – настолько близкими, насколько могут быть близки лишь близнецы, – пока судьба неизбежно не разлучила их. Микейна отправили в придворный Легионарий, чтобы обучить всевозможным стратегиям и обращению с оружием. Канте был изгнан за стены замка в Тайнохолм, и ему было запрещено даже близко подходить к мечу.

В конце концов между братьями разверзлась пропасть. А как же иначе? Они стали такими же разными, как и их лица. Микейн, хоть и близнец Канте, выглядел так, словно был высечен из бледного мелового камня, унаследовав черты лица их отца, в том числе его вьющиеся светлые локоны и глаза цвета морской волны. Канте пошел в их покойную мать. Кожа у него была блестящая и смуглая, волосы черны как смоль, глаза темно серые, как небо во время грозы. Он навсегда остался тенью на фоне яркого сияния своего брата.

«И вот кто я теперь – изгнанник, обретающийся среди врагов королевства…»

Канте связал свою судьбу с Никс и ее товарищами, намереваясь остановить грядущую гибель планеты. Оглядев небо, он заметил полную луну, повисшую у горизонта. Та сияла в дымке Дыхания Урта, отмечающей границу между Халендией и Южным Клашем. Дымка эта, состоящая из пепла и испарений, поднималась из Шаар Га, огромного вулканического пика, который безостановочно извергался в течение бесчисленных столетий, создавая естественный дымный барьер между королевством и империей.

Канте попытался представить, что сейчас происходит там, в Азантийи. Он подозревал, что весть о том, что он достиг этих берегов, уже дошла до Вышнего Оплота и его отца, короля Торанта. И это наверняка было воспринято как предательство, еще одно до кучи ко всем остальным. Там явно предположили, что Принц в чулане переметнулся на сторону Южного Клаша, поскольку боевые барабаны по всему северному Венцу звучали все громче.