— Что вы делали сегодня днем? — спросила ее бабушка таким суровым и требовательным тоном, что Хэл был шокирован. Чем Утрата заслужила подобное обращение? Господи, говорить в таком тоне он не стал бы и с собакой, а ведь это дитя — внучка леди Ричардсон, в конце концов!

— Слушали граммофон в старой детской, — солгала Утрата.

— Танцевали, — сказала Урсула, что также было неправдой. — Отрабатывали шаги.

Хэл сообразил, что и то и другое — лишь прикрытие. Любопытно, какие девичьи секреты здесь таятся?

Роукби проворно снял серебряный чайник со спиртовки и распорядился, чтобы прислуживающие горничные обнесли гостей тостами, лепешками, сдобными булочками, малиновым и клубничным джемом, медом, лимоном, творогом и айвовым желе.

Хэл уже забыл североанглийский ритуал полдничного чая. Ева, вероятно, из соображений экономии, упразднила значительную часть великолепия этой церемонии.

— Никому не требуется больше чашки обычного чая, — говорила она, — ну, может, с сухим печеньем. Особенно когда недавно был ленч, а на подходе сытный обед.

Ей бы следовало посмотреть вот на это, подумал Хэл, восхищаясь вожделением, с каким его племянница набрасывается на еду. От нее не отставала и Утрата. Славная девочка, хотя неприятно видеть на лице ребенка непроницаемое выражение, когда он разговаривает с родной бабушкой. Такое же, кстати, закрытое, непроницаемое выражение было и у Аликс.

Однако лицо Аликс полностью изменилось, когда дверь открылась и с горящими после мороза щеками вошел Эдвин.

— Чай! — закричал он. — Умираю с голоду!

— А где ты был? — Голос леди Ричардсон утратил резкость, из чего можно было заключить, что Эдвин имел в доме иной статус, нежели его сестры.

— У себя в студии, — ответил Эдвин. — Проявлял кое-какие снимки, сделанные на озере. — Он приблизился к Хэлу и протянул для приветствия руку. — Вы, наверное, Хэл. Добро пожаловать на родину!

Да уж, проявлял фотографии! Вот еще один лжец, решил Хэл, обмениваясь с Эдвином рукопожатием. Этот близнец вызывал в памяти образ Хелены: глазами, волосами, манерой держаться, нижней частью лица. Ощущение странное и сверхъестественное, оно будоражило, лишало равновесия. Хэл глубоко вздохнул и завел беседу о погоде, качестве льда на озере, морозе, фигуристах, о том, не планирует ли Эдвин устроить какие-нибудь гонки, опробовал ли он уже буер. О чем угодно, лишь бы не взглянуть случайно на леди Ричардсон, которая переводила недобрый взгляд с одного на другого, чтобы понять, как Хэл реагирует на Эдвина, так похожего на мать.

Кажется, он поставил ее в тупик, догадался Хэл, надкусывая лепешку и чувствуя, как к нему возвращаются воспоминания о славных чаепитиях его юности. Была какая-то неподвластная времени особенность в этом предвечернем времени суток в «Уинкрэге», когда пылало и потрескивало пламя в громадном мраморном камине. Впрочем, знакомая сцена требовала более многочисленного состава исполнителей. Тут, за чашками, блюдцами и тарелками со сдобным угощением, должна присутствовать по меньшей мере дюжина участников, делящихся друг с другом событиями дня.

Он отметил цветовую палитру в комнате, темные грани стеклянного купола, мягкое освещение над каждой картиной… А какие картины! Почему он никогда раньше не замечал прекрасную коллекцию? Портрет отца сэра Генри работы Сарджента висел на стене над камином, три первоклассных полотна немецкой школы на дальней стене, замечательная сцена скачек принадлежала, вероятно, кисти Сислея, а еще несколько французских полотен конца девятнадцатого века радовали глаз своей колористической гаммой.

Поглощенный созерцанием живописи, он не заметил прибытия новых лиц, и, вскочив, принялся поспешно извиняться, выведенный из своих художественных размышлений.