|
У меня тоже родители и первая жена… Там остались, в Северодвинске. Я тогда в автономке был, — голос Лобачева изменился. Шерстяной свитер мешком сидел на ссутулившейся фигуре человека, который в глазах маленькой Леры всегда был героем. Но сейчас перед нею сидел обычный и адски уставший от постоянного напряжения человек. — Знаешь, что для моряка самое страшное? Это когда некуда возвращаться. Зовешь, зовешь на всех частотах — первой, второй, третьей… А в ответ — тишина. До сих пор кровь стынет, как вспомню голоса моряков, которые во сне мамку звали. Потом со всех сторон налетело: «В Англию!», «Америку!», «Севастополь!», «Хоть куда-нибудь! К черту на рога!» Я тогда команду еле от бунта удержал. Все с ума посходили. Рвали друг друга, как голодные медведи… Лера молча слушала. — Отпусти ты их, дочка, — поднял голову Лобачев, и девушка различила в уголках его тускнеющих глаз бусинки слез. — Там они все остались. За чертой. — И что, нет надежды? — Надежда… — Лобачев скривился устало. — Я и слово-то это скоро забуду… — Ой, Лерусик, привет! — в квартиру зашла Лобачевская жена, сжимающая ручонку их младшего сынишки. — Юра, ну ты расселся. Хоть бы чаем девчонку напоил! — Спасибо, Вера Михайловна, — Лера встала. — Мне уже идти пора, дед просил не задерживаться. — Ну ладно. Передавай ему привет, пусть тоже заходит. — Обязательно передам. До свидания. Перед тем как Лера закрыла за собой дверь, до нее донесся тихий голос Лобачева. — За чертой… * * * В маленькой каморке, где обитал Птах, по обыкновению царил полумрак. Ровное пламя единственной карбидки едва освещало лики святых, смотревших на застывшую на пороге Леру грустными глазами с растрескавшихся икон. — Птах, это я, Лера, — тихо позвала девушка. — Можно войти? — Входи-входи, милая, — донеслось из дальнего угла. — Навести дедушку. — Я посоветоваться зашла, — Лера осторожно присела рядом с лежащим на полу стариком. — В дорогу дальнюю горлица собралась, — тихо пробормотал Птах, ворочаясь на своем матрасе, но не открывая глаз. — Манят душу тропинки новые, пути неисповедимые. Хоть Лера и была к этому готова, она все равно вздрогнула. Эту особенность Птаха знали все. Вроде болтает сумасшедший старик всякий вздор, так ведь на то и сумасшедший. Поначалу смеялись, а как раз от раза сбываться стало, так и сторониться начали. Крепко думали, прежде чем за советом приходить. Только по серьезным поводам обращались. Поверять старику свои секреты было не страшно, так как после каждого своего «сеанса» у него жутко ломило голову, словно с похмелья, и напрочь отшибало память. Где такое с ним приключилось, одному Богу известно. То ли на поверхности, то ли еще где. — Уйти я хочу, — тихо сказала Лера. — Время положенное, горлица должна гнездо вить, — назидательно пробормотал неподвижный старик. — Не будет свадьбы, — девушка отвернулась от Птаха и посмотрела на стоячее пламя карбидки. — Не пойду за него. — А за море пойдешь? — лежащий старик по-прежнему не открывал глаз. — Что, если родители живы? — не поворачиваясь, Лера, наконец, задала просящийся с языка вопрос. — Вдруг я могу их найти? — И что с ними делать будешь? Хороводы водить? Нет там ничего. Здесь твои родители, — сухой палец ткнул девушку в грудь. — А поедешь — черным людям на корм пойдешь. Ионы во чреве китовом. |
