— Понимаю, а лейтенанту захочется переговорить со смотрителем парков, — сказал человек.

— Как с вами связаться? — решил схитрить Клинг.

— Говорите громче. Я плохо слышу.

— Я хотел бы знать, как с вами связаться…

Его собеседник дал отбой.

Огромный город может свести с ума кого угодно, но когда он принимается за вас в союзе с погодой, то хочется застрелиться. Во вторник пятого марта Коттон Хейз спозаранку боролся с желанием пустить себе пулю в лоб. В семь утра температура на Гровер-парк-лейн упала до минус десяти, а к девяти, когда Хейз двинулся к Клинтон-авеню, стало теплее всего-то на градус-другой. С реки Гарб дул сильный ветер. Хейз вышел с непокрытой головой, его рыжие кудри развевались, полы плаща били по ногам. Руки мерзли даже в перчатках. Плащ был застегнут только до пояса, чтобы правой рукой в любой момент можно было достать из-за пояса «магнум». В левой руке он держал жестяную банку.

Пустую.

Накануне, без пяти двенадцать, они позвонили лейтенанту Бернсу и доложили о переговорах с человеком, которого окрестили шутником. Поворчав, лейтенант сказал, что сейчас приедет, и поинтересовался, который час. Узнав, что почти полночь, он хмыкнул и повесил трубку. В участке Бернс выслушал подробный отчет и решил, не откладывая, позвонить смотрителю парков. Смотритель начал ворчать: мол, глубокая ночь и нельзя ли отложить разговор до утра?

Бернс откашлялся и сказал без обиняков:

— Нам позвонил человек и предупредил, что собирается вас застрелить.

Теперь закашлялся смотритель.

— Что же вы сразу мне об этом не сказали? — спросил он.

Смотритель заявил, что все это похоже на бред сумасшедшего, просто какой-то идиот вбил себе в голову, что ему за здорово живешь выложат пять тысяч долларов. Бернс согласился, что ситуация действительно странная, но напомнил, что большинство преступлений совершают люди неуравновешенные и, чтобы пристрелить кого-нибудь, вовсе необязательно обладать стопроцентным психическим здоровьем.

Ситуация выглядела просто дурацкой.

Смотритель парков, судя по всему, впервые попал в такой переплет. Он не мог взять в толк, зачем понадобилось будить его среди ночи и рассказывать о каком-то психе, и предложил забыть об этих звонках.

— Я не хочу выглядеть полицейским из плохого телесериала, — сказал Бернс, — и с превеликим удовольствием плюнул бы на все это, но мой долг предупредить — преступник грозился пристрелить именно вас.

— Ну и хорошо, — сказал Каупер, — а теперь давайте забудем об этом.

— Нет, — возразил Бернс. — Я должен задержать того, кто придет за банкой, и обеспечить вашу безопасность. Вы завтра будете выходить из дома?

Смотритель ответил, что, разумеется, Бернс волен делать все, что ему заблагорассудится, в том числе и арестовывать того, кто придет за банкой, но лично он приглашен на завтра мэром на «Героическую» симфонию Бетховена в исполнении городского оркестра и никакая охрана ему не нужна.

Бернс заметил:

— Мы потом расскажем вам, как было дело.

— Прекрасно, — буркнул смотритель, — только не звоните в середине ночи, — и положил трубку.

В пять утра во вторник детективы Хэл Уиллис и Артур Браун в тишине дежурной комнаты выпили по две чашки кофе, оделись потеплее и отправились в арктическую тундру Гровер-парка наблюдать за третьей скамейкой. Большинство парковых аллей тянутся с юга на север и, стало быть, имеют два выхода, поэтому детективы опасались заблудиться. Но, взглянув на карту, висевшую на стенде, поняли, что у этой аллеи только один выход — она петляла от Клинтон-авеню по всему парку и заканчивалась у оркестровой раковины около пруда.