Коттону Хейзу тоже было холодно, хотя и не так, как его коллегам, когда в девять утра он появился на парковой аллее. Пока он дошел до скамейки, ему встретились двое: старик в черном пальто, шагавший к газетному киоску на Гровер-авеню, и девица в норковой шубке поверх длинного нейлонового халата, выгуливавшая белого пуделя в красном вязаном комбинезончике. Когда Хейз с банкой поравнялся с ней, она одарила его ослепительной улыбкой.

Возле третьей скамейки не было ни души.

Хейз быстро огляделся и покосился на многоэтажки на Гровер-авеню. Утреннее морозное солнце сияло в тысяче окон. За любым из них мог притаиться кто-то с биноклем — парк был весь как на ладони. Хейз сначала поставил банку на один край скамейки, потом передвинул на другой, но подумал и поставил ровно посередине. Он еще раз огляделся и зашагал обратно в участок, чувствуя себя последним идиотом. В следственном отделе Берт Клинг беседовал по рации с Хэлом Уиллисом, сидевшим в засаде.

— Как дела? — спросил Клинг.

— Мерзнем, — простонал Уиллис.

— Кто-нибудь появился?

— Какой дурак попрется на улицу в такую холодину?

— Не переживай, — сказал Клинг. — Шеф вроде бы собирается послать вас на Ямайку.

— В день святого никогда, — фыркнул Уиллис. — Держи карман!

В отделе стало тихо. Хейз и Клинг ждали новостей. Наконец из черного ящичка послышался голос Уиллиса:

— Подошел мальчишка, остановился у скамейки, посмотрел на жестянку… Пошел дальше. Жестянку не взял.

— Продолжайте наблюдение, — сказал Клинг.

— А что нам еще остается делать? — удивился Браун. — Мы примерзли к этому чертову камню!

В парке стали появляться люди.

Они выходили из домов, прослушав прогноз погоды по радио и телевидению и глянув на термометр за окном. Сильный ветер и мороз заставили их пренебречь модой и одеться кто во что горазд: мужчины надевали наушники и теплые кашне, женщины напяливали по нескольку свитеров, меховые ботики, обматывали головы шерстяными шарфами. Люди рысью пробегали по парку, не обращая ни малейшего внимания на банку. В городе, и без того холодном и равнодушном, люди еще больше уходили в себя. Они молча бежали по своим делам. Какие уж тут разговоры! Открыть рот означало потерять частицу драгоценного тепла. Что толку выражать сочувствие ближнему — словами не утихомирить беснующийся ветер, который срывал с прохожих головные уборы и норовил сбить их с ног. Нет, в этот мартовский день всем было не до разговоров!

Уиллис и Браун в полном молчании наблюдали за скамейкой.

Маляры веселились.

— Ну как, устроили засаду? — спросил один.

— А зачем вам портативный передатчик? — поинтересовался другой.

— Что, банк будут грабить?

— Потому и слушаете эту штуковину?

— Отвалите, — любезно отозвался Клинг.

Взгромоздившись на стремянки, маляры мазали стены светло-зеленой краской.

— Помню, красили мы как-то контору окружного прокурора, — сообщил один.

— А они в это время допрашивали парня, который пырнул свою мамашу сорок семь раз.

— Сорок семь!

— В грудь, живот и голову!

— Штукой, которой колют лед.