– Поистине, сэр, – возразил воин, – если вы это говорите с намерением оскорбить меня, задеть мою честь или благородное происхождение, то я с радостью приму ваш вызов и готов сразиться один против вас троих. Но если вы просто желаете вступить со мной в логические рассуждения, каковым я в молодости обучался в эбердинском духовном училище, то я готов доказать по всем правилам логики, что, откладывая на время свое решение принять ту или иную сторону в этих распрях, я поступаю не только как подобает честному человеку и дворянину, но и как должен поступить человек благоразумный и осторожный, впитавший с юных лет мудрость гуманитарных наук и затем удостоившийся чести воевать под знаменем непобедимого Северного Льва – великого Густава Адольфа и многих других храбрых военачальников, как лютеран и кальвинистов, так и папистов и арминиан.

Переговорив со своими спутниками, молодой предводитель сказал:

– Я охотно побеседую с вами, сэр, относительно столь животрепещущего вопроса и буду весьма рад, если мне удастся склонить вас в пользу того дела, которому я сам служу. Сейчас я направляюсь к одному из своих друзей, дом которого находится примерно в трех милях отсюда; если вы согласитесь сопровождать меня, вы найдете там удобный ночлег. А наутро никто не помешает вам продолжать путь, если вы не соизволите присоединиться к нам.

– А кто может мне в этом поручиться? – спросил осторожный воин. – Человек должен знать, с кем он имеет дело, иначе он легко может попасть впросак.

– Я граф Ментейт, – отвечал молодой вельможа, – и я надеюсь, что моя честь может служить достаточной порукой.

– Слову дворянина, носящего такое громкое имя, можно верить, – отвечал воин. Одним движением он перекинул мушкетон за спину, по‑военному отдал честь молодому графу и, продолжая разговаривать, подъехал к нему ближе. – Надеюсь, – сказал он, – что мои собственные заверения в том, что я останусь добрым товарищем – bon camarado – вашей светлости как при мирных обстоятельствах, так и в минуту опасности, не будут отвергнуты с пренебрежением в эти тревожные времена, когда, как говорится, голове надежнее в стальном шлеме, нежели в мраморном дворце.

– Уверяю вас, сэр, – отвечал лорд Ментейт, – что, глядя на вас, я вполне могу оценить, как приятно находиться под вашей охраной; но я надеюсь, что вам на сей раз не придется проявлять вашу доблесть, ибо в доме, куда я намерен доставить вас, нас ожидает радушный и дружеский прием и хороший ночлег.

– Хороший ночлег, милорд, всегда является желанным, – заметил воин, – и выше его, пожалуй, можно поставить только хорошее жалованье или хорошую добычу, не говоря уже, конечно, о дворянской чести или выполнении воинского долга. И сказать по правде, милорд, ваше великодушное предложение мне тем более по сердцу, что я не знал, где мне с моим бедным товарищем (тут он потрепал по шее своего коня) найти пристанище на эту ночь.

– В таком случае разрешите узнать, – спросил лорд Ментейт, – кому мне посчастливилось служить квартирмейстером?

– Извольте, милорд, – отвечал воин. – Мое имя – Дальгетти, Дугалд Дальгетти, ритмейстер Дугалд Дальгетти из Драмсуэкита, к услугам вашей светлости. Это имя вам могло встретиться на страницах «Qallo Belgicus», или в «Шведском вестнике», или, если вы читаете по‑голландски, в «Fliegenden Мегсоеur», издаваемом в Лейпциге. Родитель мой своей расточительностью довел наше прекрасное родовое поместье до полного разорения, и к восемнадцати годам мне больше ничего не оставалось, как переправить свою ученость, приобретенную в эбердинском духовном училище, свою благородную кровь и дворянское звание да пару здоровых рук и ног в Германию, чтобы в ратном деле искать счастья и пробивать себе дорогу в жизнь.