– Однако, сэр, – возразил лорд Ментейт, – вам, без сомнения, доводилось бывать и в жарком деле, а не только нести службу на морозе, как вы изволите рассказывать?

– Об этом, милорд, мне самому не пристало говорить, но тот, кто дрался под Лейпцигом и под Лютценом, может сказать, что он побывал в бою; тот, кто был свидетелем взятия Франкфурта, Шпангейма, и Нюрнберга, и прочих городов, имеет кое‑какое понятие об осадах, штурмах, атаках и вылазках.

– Но ваши труды и ваши заслуги, сэр, были, без сомнения, должным образом вознаграждены повышением по службе.

– Не скоро, милорд, не скоро! – отвечал Дальгетти. – Но по мере того как редели ряды наших славных соотечественников и старые воины, предводители доблестных шотландских полков, слывших грозой Германии, погибали один за другим – кто от чумы, кто на поле брани, – мы, их питомцы, по наследству занимали освободившиеся места. Я, сэр, прослужил шесть лет рядовым в дворянской роте и три года копьеносцем; от алебарды я отказался, считая это ниже своего дворянского достоинства, и, наконец, был произведен в прапорщики лейб‑гвардии королевской Черной конницы. После этого я дослужился до чина лейтенанта, а затем ритмейстера под начальством непобедимого монарха, оплота протестантской веры. Северного Льва, грозы австрийцев, победоносного Густава Адольфа.

– Насколько я вас понимаю, капитан Дальгетти… Кажется, этот чин соответствует иноземному званию ритмейстера?

– Совершенно верно, – отвечал Дальгетти, – ритмейстер означает командир отряда.

– Так вот, – продолжал лорд Ментейт, – если я вас правильно понял, вы все же оставили службу у этого великого государя?

– После его смерти, – возразил Дальгетти, – только после его смерти, милорд, когда долг уже больше не удерживал меня в рядах его войска. Признаюсь вам откровенно, милорд, в этом войске было многое, что не так‑то легко переварить благородному воину. Жалованье ритмейстеру, к примеру, полагается не бог весть какое, всего каких‑нибудь шестьдесят талеров в месяц; однако непобедимый Густав никогда, бывало, не выплачивал более одной трети этой суммы, да и та выдавалась в виде ссуды; хотя – если считать по справедливости – сам великий монарх, в сущности, брал у нас взаймы остальные две трети. И мне случалось быть свидетелем того, как целые полки немцев и голштинцев поднимали бунт на поле сражения и, точно какие‑нибудь конюхи, орали:

«Гельд, гельд!» – что означало требование денег, – вместо того, чтобы бросаться в бой, как это делали наши молодцы, отважные шотландцы, которые никогда не роняли своей чести ради презренной корысти.

– Но разве солдатам не выплачивали долг в установленные сроки? – спросил лорд Ментейт.

– Могу заверить вас честью, милорд, – отвечал Дальгетти, – что ни в какие сроки и никаким образом ни один крейцер не был нам возмещен! Лично я никогда не имел в кармане и двадцати талеров за все время службы у непобедимого Густава; разве что посчастливится во время штурма, при взятии города или селения, когда доблестный воин, хорошо знакомый с правилами ведения войны, всегда найдет случай поживиться.