|
Но и этот ответ не удовлетворил меня, прежде всего потому, что нельзя же все‑таки равнять помазанного царя Сирии с нашим испанским полковником, которого я мог бы сбить с ног одним щелчком, а главное, я не нашел ни в одной статье воинского устава указаний на то, что я обязан ходить к обедне; кроме того, мне не было предложено никакого возмещения, ни в виде дополнительного жалованья, ни в виде особого вознаграждения, за ущерб, который я нанес бы своей душе.
– Так что вы опять переменили службу? – спросил Ментейт. – Ваша правда, милорд. И, после нескольких кратковременных попыток послужить двум‑трем другим государям, я даже одно время состоял на службе у голландцев. – И что же, эта служба пришлась вам по вкусу? – Ах, милорд! – воскликнул воин. – Поведение голландцев в дни платежа должно бы служить примером для всей Европы! Тут уж ни займов, ни ссуд, ни проволочек, ни обмана: все точно рассчитано и выплачено, как в банке. Квартиры отличные, довольствие превосходное; но уж зато, сэр, голландцы – народ аккуратный, щепетильный, ничем не дадут поживиться! Так что уж если какой‑нибудь простолюдин пожалуется на пробитый череп или кабатчик – на разбитый кувшин, а глупая девчонка запищит чуть погромче, честного воина притянут к ответу, да не перед своим военным судом, который мог бы разобраться в его проступке и наложить должное взыскание, а перед каким‑нибудь бургомистром из ремесленников низкого звания, а тот начнет угрожать тюрьмой, виселицей и еще невесть чем, как будто бы он имеет дело с одним из своих презренных толстопузых мужланов. Никак я не мог ужиться с этими неблагодарными плебеями; они хоть и не могут собственными силами защищать свою страну, однако не дают благородному иностранцу, состоящему у них на службе, ничего, кроме скудного жалованья. А кто же, знающий себе цену, не предпочтет такому порядку привольное житье и почтительное обращение? Вот я и решил расстаться с мингерами. А тут прослышал я, к великой моей радости, что нынче летом найдется мне дело по душе в моих родных краях, – вот я и явился сюда, как говорится, словно нищий на брачный пир, дабы предложить моим возлюбленным соотечественникам свой многолетний боевой опыт, добытый в чужих странах. Теперь ваша светлость знает вкратце историю моей жизни, за исключением деяний, совершенных мной на поле брани, при осадах, штурмах и атаках, но о них скучно рассказывать, да и, пожалуй, приличнее было бы вам услышать об этом из других уст, нежели из моих собственных.
Глава 3
Министрам толковать законы надо… Бой – жребий мой, а хлеб ‑ Моя награда. Ландскнехт одно лишь мает на войне: Кто платит вдвое, тот и прав вдвойне. Донн
Тропинка постепенно становилась все уже и продвижение по ней все затруднительнее, так что разговор между обоими спутниками сам собой оборвался, и лорд Ментейт, придержав лошадь, стал тихо переговариваться со своими слугами. Капитан Дальгетти, очутившись теперь впереди маленького отряда, медленно и с большим трудом взбирался по крутому и каменистому склону; проехав с четверть мили, они наконец достигли высокогорной долины, орошаемой стремительным потоком; зеленеющие свежей травой отлогие берега были достаточно широки, и всадники продолжали путь конь о конь. Лорд Ментейт не замедлил возобновить прерванную беседу. – Мне думается, – сказал он, обращаясь к капитану Дальгетти, – что благородный кавалер, столь долгое время сопровождавший доблестного шведского короля в его походах и питающий вполне понятное презрение к голландским штатам жалких ремесленников, должен был бы не задумываясь принять сторону короля Карла, отдав ему предпочтение перед теми худородными круглоголовыми ханжами и негодяями, которые взбунтовались против его власти. – Вы рассуждаете логично, милорд, – отвечал Дальгетти, – и caeteris paribus я, пожалуй, был бы склонен взглянуть на это дело вашими глазами. |
